Мания страсти

Однажды вечером мы отправились смотреть какой-то фильм о коллаборационизме во Франции во время войны. Он был старым, ужасно старым, черно-белым, фигуры на экране казались чудовищными из-за упрощенности и крестьянского мужланства, примитивные жесты, фальшивые завывания, скачкообразные движения усатых типов, невероятно убогих, с интеллектуальными потугами, оглоушенная толпа кретинов, подстрекающая себя самое, дебильные гримасы молодых, которым не терпится, чтобы их оттрахали, комментарии холодным, бесцветным голосом, нагнетаемый гипноз. Они все были там, то есть полвека назад, которые казались двумя веками. Петен, Лаваль, Деа, Дарнан, де Бринон, Дорио, Анрио, Жибер; им оставалось еще жить два-три года перед тем, как их убьют, отправят в тюрьму, приведут приговор в исполнение, чувствуется, что их вымученный фанатизм снедаем тревогами и сомнениями, они сами ни во что больше не верят, все эти несчастные нацистские прихвостни-коммунисты, санкюлоты-беспорточники, видно, что они просто убогие безумцы, жертвы собственной мамаши, у которой никогда не было любовника, которая, впрочем, и не появляется собственной персоной, эта вдова войны четырнадцатого года, но прекрасно угадывается через своего сынка, сварливая зануда, автомат по производству клише, доешь суп, прекрати ковырять в носу, хватит себя щупать, делай уроки, прочитай молитву наизусть господину Кюре или господину учителю, иди в кровать, вставай, одевайся, быстрее, ну чем я провинилась перед Господом Богом, за что он послал мне такого сына, следи за почерком, видишь, ты опять не написал диктант, ты никогда не получишь аттестата, ты никогда не поступишь в Педагогический институт, вымой руки, вот твой полдник, молчи и жуй как следует.

Они отвратительны, у них морды фальшивых отцов, фальшивых братьев, дядьев, дядюшек. Это самая что ни на есть глубинная Франция, истощенная траншеями, сосредоточенная на своих деревушках, своих колокольнях, своих дамах в серых шляпах, наблюдающих из окон, как мэр и помощник мэра принимают генерального советника, депутата, и — почему бы нет — однажды самого Президента. Они захаживают в церковь и там молятся перед гипсовыми статуями, чаще всего это Жанна дʼАрк с нарисованными латами, со своим штандартом Иезус-Марии в короне и цветами лилии, со шпагой в руке, взглядом, устремленным на синюю полосу Вогезов, презирающая роскошь, между тем, бюст Марианны возвышается на столе у начальника почтового отделения, который вскоре станет полицейским-коллаборационистом. Эта Франция в чистом виде и есть самая нечистая, можно было очищать ее без конца, если бы вообще верили в чистоту. Но ведь именно она сама стремится очиститься, не так ли, она, которая повсюду чует рыщущего Дьявола, евреев, франкмасонов, цыган, капиталистов-космополитов, вольнодумцев, вольнолюбов, вольноотпущенников, публичных девок, прожигателей жизни, коммунаров. Мамаша давно уже кипит от ярости, она воспитывает своих мальчиков для великого реванша, вместо «ужасных родителей» ужасная Тетка, которая хочет своего Дядьку. Гитлер слишком взвинчен, Сталин обделывает свои делишки все лучше и лучше, даже если принято утверждать противоположное, разумеется. Вот так и не будет трибуналов, чтобы осудить преступления этого психованного русского и его последователей, все уладится тихо, по-семейному, как и положено по здравом размышлении, дети мои. Конечно же, эта черная волна смертей отвратительна, но в этом и заключено чувство Истории, и даже наши друзья-евреи, некогда подвергнутые ужасным гонениям и которые на этот-то счет ни в чьих уроках не нуждаются, тоже того же мнения. Мы примирились с ними отныне, наше выживание зависит от этого, мы покаялись.