Манипуляция сознанием

Учтем, однако, что предупреждения «от христианства» многих оставят безучастными. Для большинства они в действительности — пустой звук (хотя они и спорить с ними не будут — отстоят, как Шумейко, со свечкой в церкви, и дело с концом). Попробуем рассудить рационально, приземленно — для русских, но по-западному. Как бы допустив, что «Бог умер» и отложив в сторону христианские ценности. Это неприятно и отдает цинизмом, но делать нечего. Как говорится, время такое. Зато, быть может, в чем-то возникнет ясность.

На Западе Ницше начал этот тяжелый проясняющий разговор — ликвидацию того, что немецкий теолог и философ Романо Гвардини назвал «нечестностью Нового времени»26. Надо и нам хладнокровно прикинуть «достоинства и недостатки» кнута принуждения и пряника манипуляции и каждому определить: если уж любая власть — зло, то какое зло меньше именно для нас, русских.

Посмотрим, повышается или понижается статус человека при переходе от прямого принуждения к манипуляции его сознанием. Даже в «войне всех против всех», ведущейся по правилам гражданского общества (конкуренции), объекты воздействия делятся на три категории: друг, партнер, соперник. Специалисты сходятся на том, что человек, ставший объектом манипуляции, вообще выпадает из этой классификации. Он — не друг, не партнер и не соперник. Он становится вещью.

Бахтин писал, что в отношении к миру и человеку в мысли и действиях людей борются две тенденции: к овеществлению и к персонификации. В «примитивных» культурах была сильна тяга к персонификации (для Дерсу Узала муравьи — «маленькая люди»). Анимизм, одухотворение вещей всегда присутствует в культуре даже очень развитых традиционных обществ. В технологии манипуляции сознанием мы видим, наоборот, крайнее выражение противоположной тенденции — к овеществлению человека. А.Тойнби писал: «Нам достаточно хорошо известно, и мы всегда помним так называемое „патетическое заблуждение“, одухотворяющее и наделяющее жизнью неживые объекты. Однако теперь мы скорее становимся жертвами противоположного — „апатетического заблуждения“, согласно которому с живыми существами поступают так, словно они — неодушевленные предметы».

Поскольку это принимает массовый характер, результатом становится неуклонное и не осознаваемое снижение статуса человека. Разумеется, сначала это действует на человека, не входящего в элиту (она — манипулирует плебеями). Но затем этот порядок машинизирует, овеществляет человека вообще27.

Таким образом, соглашаясь на построение в России политического порядка, основанного на манипуляции сознанием, каждый должен отдавать себе отчет в том, что с очень большой вероятностью его статус будет понижен. А значит, все обещаемые блага вроде гражданских свобод, ощущения себя хозяином и пр., превратятся в лишенные всякого содержания побрякушки. А тот, кому повезет попасть в манипулирующее меньшинство, станет одним из таких угнетателей своих соплеменников, которые вынуждены будут это угнетение наращивать и изощрять. Тиран может подобреть и помягчеть — и ему будут благодарны. Но манипулятор этой возможности лишен — прозревающий человек приходит в ярость.

Почему переход к государственности, основанной на манипуляции сознанием, несравненно больнее ударил бы по русским, чем уязвил он Запад (хотя и там это воспринимается как трагедия)? Потому, что по-иному сложилась в русской культуре сама категория свободы28. Иную свободу искал и ищет русский человек. Прекрасно изложил эту проблему В.В.Кожинов в своей замечательной книге «Загадочные страницы истории ХХ века. „Черносотенцы“ и революция». Для русского народа характерно особое сочетание свободы духа и свободы быта. Напротив, довольно равнодушно относились русские к столь ценимым на Западе политическим и экономическим свободам. Надо же вспомнить Пушкина:

Не дорого ценю я громкие права,

От коих не одна кружится голова.

Я не ропщу о том, что отказали боги

Мне в сладкой участи оспоривать налоги

Или мешать царям друг с другом воевать;

И мало горя мне, свободно ли печать

Морочит олухов, иль чуткая цензура

В журнальных замыслах стесняет балагура.

Все это, видите ль, слова, слова, слова.

Иные, лучшие мне дороги права4

Иная, лучшая потребна мне свобода:

Зависеть от царя, зависеть от народа -

Не все ли равно? Бог с ними.

Никому

Отчета не давать, себе лишь самому

Служить и угождать; для власти, для ливреи

Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи;

По прихоти своей скитаться здесь и там,