Манюня пишет фантастичЫскЫй роман

Столовая представляла собой большое душное помещение — невысокие окна были наглухо задраены, а несколько малюсеньких открытых форточек служили не для того, чтобы проветривать, а чтобы впускать сонмы вездесущих невероятно наглых мух. Там и сям, возбуждая аппетит, висели гирлянды клейкой ленты с густым налетом насекомых. По столам бегали шустрые муравьи и другие мелкие жучки.

У повара тети Лины были большие пушистые щеки и нос картошкой. Как только все рассаживались за столы, она выныривала из кухни, громогласно здоровалась, подставляла ухо нестройному детскому: «Здрассссьти, Тетьлин», — и отступала назад, в свое царство пылающих костров и кипящих котлов.

— Знаешь, на кого она похожа? — зашептала мне на ухо Манька, когда впервые увидела тетю Лину.

— На кого?

— На печку из мультика «Вовка в тридевятом царстве». Помнишь, какое у нее было лицо, когда она выплюнула подгоревшие пирожки?

И мы тихо захихикали, склонив головы так, чтобы вожатые не видели, что мы отвлекаемся от еды.

На полдник нам давали стакан кефира с твердокаменным печеньем или пряником. По выходным к кефиру полагались сдобные булочки, и вот эти булочки любили все ребята — тетя Лина пекла их по собственному рецепту, добавляла в тесто корицы и какой-то еще пахучей приправы. Булочки получались пышные, румяные, большие и сладкие-сладкие. Мы, словно заправские хомяки, забивали выпечкой обе щеки и мычали, закатывая глаза, — вкуснота!!!

Ужин и завтрак протекали по одному и тому же сценарию: стакан чая или сероватого жиденького какао, какая-нибудь каша на воде, с ритуальными катышками, и кусочек маслица с капелюшечкой джема. Ну, или кусочек сыра.

Чай или какао разливались из двух больших алюминиевых чайников с многочисленными вмятинами на когда-то круглых боках. На одном чайнике красовалась надпись красной краской «35-Г», на другом — «1-СБ». Что означали эти таинственные буквы и цифры — одному богу известно. Однажды, во время дежурства нашего отряда, мы с Манькой заглянули в Тетилинину святая святых — кухню и спросили, гремя пустыми чайниками:

— А что тут написано, тетя Лина?

Тетя Лина выкатилась из-за огромных кастрюль, подняла юбку, намотала на широкую коричневую резинку сползающий чулок, зафиксировала его чуть выше толстого колена, поправила подол когда-то белого, а теперь серого в темную крапинку халата.

— А хрен его знает, это надо у тех идиотов спрашивать, которые инвентаризацию проводят, — рыгнула она, вытряхнула из коробка спичку и стала самозабвенно ковыряться в зубах.

Мы, потрясенные таким количеством вербального и визуального шока, выползли задом из кухни и какое-то время таращились в пространство, качая, словно китайские болванчики, головой.

— Вон оно как, — сокрушалась Манька.

— Не говори! — поддакивала я.

Так как кормили в лагере из рук вон плохо, оголодавшие дети выносили из столовой весь хлеб и воровато доедали его под покровом ночи. Привезенные из дома баклажанную икру и бутерброды с колбасой мы разделили поровну между девочками нашей комнаты и съели в один присест. На следующий день подъели крошки, вылизали до блеска банки и выжидательно уставились на Сюзанну. Сюзанна вздохнула и вытащила из-под матраса зеленые бананы.

— Они сейчас невкусные!

— Ничего!

— Ну смотрите.

Когда мы проглотили вяжущую, несладкую мякоть, девочка по имени Седа предложила отложить на черный день кожуру.

— Она созреет, и мы ее съедим!

Но Каринка царским жестом собрала кожуру в бумажный кулек и вынесла на помойку.

— Только этого не хватало — питаться объедками. Лучше позвоним родителям и попросим привезти нам еды.

И мы пошли в штабную — звонить домой. К сожалению, телефон безучастно молчал или выдавал непонятное шипение. Пока мы размышляли, стоит ли разбирать его на винтики, чтобы устранить источник непонятного шума, прибежал вожатый второго отряда товарищ Торгом, отобрал у нас телефон и отругал за то, что мы без спросу зашли в комнату.

— Это штабная, понимаете? — гневно жестикулировал он бровями. — Здесь на стене висит портрет Ленина, а в шкафу хранится стяг нашего лагеря!

— Мы позвонить хотели!

— Звонить можно только по пятницам. В строго отведенные под это часы, ясно?

В ответ на наш резонный вопрос: «А почему только по пятницам?» — товарищ Торгом выпроводил нас из комнаты и со словами: «Вы не на курорте, чтобы диктовать свои условия», — запер дверь. Затем он покрутил перед нашим носом ключом, убрал его в нагрудный карман рубашки, похлопал по нему ладонью и победно удалился. Мы покосились на распахнутые настежь окна штабной, презрительно фыркнули и ушли восвояси.

Восвояси упирались в деревянный забор лагеря. В надежде найти хоть какие-нибудь лазейки мы обшарили его по всей длине. Согласитесь, когда крутом непролазный лес, двухголовые змеи, опять же речка и много еще какой согревающей сердце радости, очень сложно усидеть в замкнутом пространстве, даже если это пространство — пионерский лагерь.