Манюня пишет фантастичЫскЫй роман

На самом деле Вася был, конечно же, не вестником апокалипсиса, а автомобилем повышенной проходимости «ГАЗ-69». Но достался он дяде Мише в странном виде. Кроме остальных ошеломляющих модификаций, которым подверг его бывший владелец, была видоизменена еще и кабина. За передними сиденьями «ГАЗика», вдоль боков, были прибиты две деревянные плохо отшлифованные лавки. Усидеть на них по ходу движения было очень сложно, потому что, во-первых, уцепиться решительно не за что, а во-вторых, машину трясло так, что периодически пассажиры кузова оказывались пятой точкой на голом полу. Поэтому на протяжении всей дороги мы пихались, переругивались и визжали, а Ба покрикивала на нас. Ну и, кроме всего прочего, мы с Манькой безостановочно пели.

Обычно под неустанное Васино кряхтение мы сначала перепевали репертуар нашего хора, потом переходили к песням из любимых мультиков и сказок, а когда заканчивались и эти песни, мычали папин любимый альбом Стью Гольдберга. А остальные пассажиры всю дорогу с каменными лицами терпели наш концерт.

К счастью, в этот раз дело до альбома Гольдберга не дошло — через час мы уже были в горах. Ба показала нам, как правильно собирать авелук, и мы тут же приступили к его сбору. Зелени кругом оказалось так много, что можно было, не сходя с места, нарвать целую охапку мясистых, густо пахнущих листьев.

Дядя Миша наотрез отказался собирать с нами авелук.

— Я вас привез? Привез! А теперь хочу выспаться.

— Тогда съезди в ближайшее поселение и купи у людей сепарированной сметаны и молока, — попросила Ба.

— Нет, — уперся дядя Миша, — сначала вы соберете зелень, а потом мы заедем в селение, и ты сама купишь чего тебе надо. А то потом будешь ругаться, что я взял кислую сметану или снятое молоко.

В Дядимишиных словах был резон — еще ни разу ему не удавалось угодить Ба покупками. Потому что дядю Мишу с поразительным постоянством надували все торговцы. Если он брал на рынке овощи, то обязательно гнилые, если фрукты — то кислые и невкусные, если мясо — то дряхлое и жилистое.

— Мойше, — гремела на весь дом Ба, — на кой ляд ты взял эти мощи? Их даже мясорубка не возьмет!

— Торговец клялся, что мясо свежее, — защищался дядя Миша.

— Как минимум с какого-то доисторического звероящера! — кипятилась Ба.

Поэтому, когда дядя Миша отказался собирать авелук, Ба даже обрадовалась.

— Пусть поспит. А то наберет сейчас полный мешок сорняков, перебирай потом, — пробурчала она.

Авелук собирать было весело и совсем не сложно. Мы с Манькой аккуратно, чтобы не повредить корни, срезали стебли, Каринка относила их Ба, а та перебирала зелень и складывала в большой мешок.

— Какие вы у меня умные и рукастые, — подгоняла нас Ба, — что бы я без вас делала?

Подстегнутые ее похвалой, за час упорной работы мы набрали целый ворох авелука.

— Этого вполне достаточно. Вы погуляйте немного, я сейчас быстренько еще раз все переберу, а потом перекусим. Только не смейте шуметь, Миша спит.

Мы расстроились — стоять на склоне горы и не драть глотку, чтобы услышать эхо, очень обидно.

— Пойдем тогда руки красить, — махнула в сторону больших валунов Манька.

Вы никогда не видели, как красят в горах руки? Очень жаль. Вы даже не представляете, какое это увлекательное занятие. Нужно выбрать на старом «зацветшем» камне серое пятно засохшего лишайника, плеснуть на него водички, можно и поплевать, ничего страшного. Далее плоским небольшим камушком растереть лишайник в густую кашицу и нанести произвольным рисунком на руки. Потом, когда хна высыхает, ее смывают водой, и на ладонях остается ярко-оранжевый рисунок.

Мы так и сделали — быстро растерли темно-зеленую кашицу и нанесли на ладошки. Теперь нужно было подставить руки ветру, чтобы хна высохла.

Сидеть на огромном, нагретом апрельским солнышком валуне и любоваться окрестностями было невообразимо прекрасно — со всех сторон нас обступали седые на макушках горы, внизу простирались густые вековые леса, небеса исходили таким хрустальным сиянием, что слепили глаза. Остро пахло весенними травами, и особенно — чабрецом.

— Хорошо-то как! — выдохнула я.

— Ммммм, — согласились девочки. Было так прекрасно, что даже разговаривать не хотелось.

— Можно полежать на спине и даже поспать, — предложила Манька.

Мы осторожно легли, прижались затылками к теплому, живому камню и подставили ладони небу.

— А знаете, — протянула я в полудреме, — теперь я понимаю папу. Он всегда говорит, что в нас осталось много языческого. Вот это, наверное, и есть языческое.

— Дааа, — протянули девочки.

Это было очень необычно — разговаривать на взрослые темы, не задирая друг друга и не обзываясь «ума палатами». Меня так поразило наше единомыслие, что я даже расстроилась. «Стареем, наверное», — подумала с горечью.

Тут Ба позвала нас, и мы, махнув рукой на дремлющее в нас языческое, побежали будить дядю Мишу. И, пока он перетаскивал в машину авелук, а Ба разворачивала еду, мы смыли с рук высохшую хну. Теперь у нас были невообразимой красоты расписные ладошки.