Манна небесная

Она хотела ответить, но не смогла вымолвить ни слова. Он сошел с ума, подумала Толли Мьюн.

– Более того, – продолжал Таф, – природа с'атлэмского кризиса такова, что она допускает лишь божественное вмешательство. Представим на минуту, что я согласился продать вам «Ковчег», как вы просили. Неужели вы действительно полагаете, что ваши экологи и биотехнологи, как бы они ни были опытны и преданы делу, сумеют найти ответ, который решил бы проблему на долгое время? Думаю, вы слишком умны, чтобы впасть в подобное заблуждение. Я не сомневаюсь, что эти мужчины и женщины – чей интеллект и образование намного превосходят мои – имея в своем распоряжении все ресурсы этого биозвездолета, конечно же, придумают множество гениальных решений, временных мер, которые позволят с'атлэмцам плодиться еще одно столетие, может быть, два, а может быть, даже три или четыре. И все же в конечном итоге эти меры тоже окажутся неудовлетворительными, как и мои скромные предложения пяти– и десятилетней давности, как и все прорывы, которых достигали ваши технократы в прошлые века. Толли Мьюн, на проблему населения, растущего в неразумной геометрической прогрессии, нет ответа – ни рационального, ни справедливого, ни научного, ни технического, ни гуманного. Ее можно решить только с помощью чуда – хлебов и рыб, манны небесной и тому подобного. Дважды я потерпел поражение как инженер-эколог. Теперь я надеюсь одержать победу как Бог, так нужный С'атлэму. Если бы я и в третий раз подошел бы к вашей проблеме как простой человек, я бы опять ничего не добился. И тогда ее решили бы другие боги, более жестокие, чем я – чума, голод, война и смерть. Следовательно, я должен отбросить на время свою человеческую природу и действовать как Бог, – Таф замолчал и, моргая, посмотрел на Толли Мьюн.

– Вы уже давным-давно отбросили свою человеческую природу, – набросилась она на него. – Но вы, черт возьми, не бог. Дьявол – это может быть. Больной манией величия – это уж точно. Чудовище! Вы чудовище, а не бог.

– Чудовище, – повторил Таф. – Несомненно. – Он моргнул. Его длинное белое лицо оставалось как всегда неподвижным, но в голосе его появилось нечто странное, чего она никогда раньше не слышала, и это встревожило и испугало ее. Это нечто было похоже на чувство. – Вы глубоко ошибаетесь, Толли, – возразил он.

Черныш тоненько, жалобно мяукнул.

– Ваш кот лучше понимает холодную реальность, которая вас окружает, – сказал Таф. – Может быть, мне объяснить все сначала?

– Чудовище, – сказала она.

Таф моргнул:

– Вечно мои благие намерения недооценивают и встречают лишь незаслуженными обвинениями.

– Чудовище! – повторила она.

Таф быстро сжал правую руку в кулак, потом медленно разжал.

– Очевидно, какой-то нервный тик резко сократил ваш словарный запас, Первый Советник.

– Нет, – ответила она, – просто это единственное слово, которое вам подходит, черт возьми.

– Несомненно, – сказал Таф. – В таком случае, раз я чудовище, мне и поступать следует, как чудовищу. Учтите это, Первый Советник, когда будете принимать свое решение.

Черныш вдруг дернул головой и уставился на Тафа, словно увидал на его длинном бледном лице что-то, не видимое другим. Кот зашипел и попятился назад; густая серебристо-серая шерсть встала дыбом. Толли Мьюн нагнулась и взяла его на руки. Кот шипел и дрожал.

– Что? – встревоженно спросила она. – Какое решение? Все решения приняли вы. О чем это вы говорите?

– Позвольте мне сообщить, что пока в атмосферу С'атлэма не выпущено ни одной споры манны, – сказал Хэвиланд Таф.

Она фыркнула.

– Ну и что? Вы же заключили эту паршивую сделку, мне вас не остановить.

– Несомненно. Прискорбно. Может быть, вы все-таки найдете способ. А сейчас прошу вас ко мне. Дакс ждет ужина. Для своей трапезы я приготовил отличное пюре, еще могу предложить вам холодное могаунское пиво – достаточно крепкий напиток, пригодный и для богов, и для чудовищ. И, разумеется, в вашем распоряжении мои системы связи, если вы захотите что-нибудь сообщить своему правительству.

Толли Мьюн открыла было рот, чтобы сказать что-нибудь язвительное, но передумала.

– Вы действительно имеете в виду то, что я подумала? – изумилась она.

– Трудно сказать, – ответил Таф. – Кошка-телепат сейчас есть только у вас, мадам.

Затем было бесконечно долгое возвращение в полном молчании и бесконечно долгий, неловкий ужин.

Они сидели за столом в углу длинного, узкого зала связи в окружении пультов, телеэкранов и кошек. Таф, держа на коленях Дакса, методически поглощал свой ужин. С другой стороны стола Толли Мьюн ковырялась в своей тарелке. У нее не было аппетита. Она чувствовала себя усталой и сбитой с толку. И испуганной.

Ее замешательство отразилось и на Черныше: он съежился у нее на коленях и лишь изредка поднимал над столом голову, чтобы предостерегающе порычать на Дакса.

И наконец наступил тот момент, которого она ждала. Зазвенел звонок, замигала синяя лампочка – кто-то хотел с ними связаться.

Толли Мьюн вздрогнула и быстро обернулась. Черныш испуганно спрыгнул с колен. Она сделала движение, чтобы встать, но застыла в нерешительности.