Манна

Было тошно от большой морали.
Вождь бревно пришпорил каблуком,
Улетел в неведомые дали
Целеустремлённо, напролом.
Больше Ленин ничего не слышал.
Рассекая ультрафиолет,
На бревне помчал куда-то выше
Или в бок, а может быть и нет.
Снова вспышки света, фразы, лица
Замелькали на пути кругом.
В лоб врезались мошки и мокрицы.
Он увидел под собой криницу,
И жена стояла вся в горчице,
Замахала Ильичу платком:
«Эй, Володя, хлеб с горчицей будешь?
Ну тогда за хлебушком слетай!
Думаю, ты это не забудешь?
Есть горчицы бочка – через край!
А вода хорошая, без соли.
Будем ключевую попивать.
Будем говорить с тобой о школе
И с горчицей бутерброд жевать!»

«Никогда готовить не умела.
Что ж, куда деваться? Пожуём. —
Ленин размышлял, бревно вертело.
И, как будто, голова болела.
Закричал. – Хорошенькое дело!
Не осилим это мы вдвоём!»
«Может Маркса встретишь по дороге?
То зови на ужин, приглашай!
Не сорвись ты только, ради Бога!
Ну спеши, мой милый, улетай!»

«Хорошо!» – И дальше он помчался…
Вдруг Инессу увидал Арманд.
Девушка спала, подол задрался.
«Вот так ножки! Это просто клад!» —
Он кружил, красавицей любуясь,
Задирая мысленно подол,
Плотскому инстинкту повинуясь,
На посадку медленно пошёл.
Соскочил с бревна, над ней склонился
И в уста её поцеловал.
Что такое? Образ растворился —
Вместо девы Карл Маркс лежал.
Да с большой косматой бородою,
Чёрный фрак и острый воротник,
В белых тапках, с головой седою,
Был не свеж лицом большой старик.
Он схватил Владимира за плечи:
«Почему, стервец, без бороды?
Обнищал я, брат, купи предтечи
Табачку, картошки и воды.
Вдруг забыл, то я напоминаю —
Пролетарий для борьбы хорош».
«Если зол и голоден. Я знаю.
И в пустом кармане медный грош».
«Молодец какой! – Маркс приподнялся,
Ильича ударил по плечу. —
Ну лети, а то изголодался.
Я картошки жареной хочу!
А курить ты так не научился?
Пустяки. Вот купишь табачок,
Научу, чтоб тоже просмолился.
Мысли стимулирует дымок.
Знаешь, брат, как мне в дыму писалось!
Распухал бессмертный «Капитал».
Размышлялось как и как ругалось!
Как буржуев к чёрту посылал!
Да ты что?! Казалось мне порою,
Что весь гнев земной во мне бурлит.
Представлял буржуев я горою.
А мой труд, как будто, динамит.
Как скалу большую поднимает
Мощная взрывчатка на дыбы.
Очень долго эхо затихает,
Жар огня и дымные клубы»…
«Вас жена на ужин приглашает.
Любите горчицу?» – «Как-то ел.
Но картошка всё ж не помешает».
«Хорошо, найду. Я полетел».
«Что уже и на бревне летают?
Вот так диво! Чудо из чудес!
Интересно, чем же заправляют?
Не тяжёлый транспорт, какой вес?»

«Надувное. – Ленин гордо вставил. —
Вес не знаю, врать я не хочу. —
И с любовью брёвнышко погладил. —
Не скучайте, Дока, полечу».
Вождь пометил на своей ладошке:
«Хлеб, табак, картошка и вода».
На бревно залез и, свесив ножки,
Испарился в небе без следа…
На лету услышал за спиною —
Кто-то догоняет. Посмотрел:
Угольный утюг летел стрелою,
Вот догнал бревно и зашипел:
«От сибирской я к тебе прислуги
За задержку платы и сапог.
Приготовься падать, держи руки». —
И в бревно вошёл, как нож в пирог.
«Как же это?» – Ленин крикнул громко
И к земле помчался в тот же миг,
На лету поймал большую сёмгу,
С грохотом упал на броневик.
Он потёр ушибленное место.
Рыба вдруг сказала: «Заводи!»
«В технике не смыслю, если честно, —
Он на землю спрыгнул, – подожди».
Обошёл машину броневую,
Постучал по колесу туфлёй,
Обозвал холодную, чудную.
Броневик ответил ему: «Ой!
Я готов. Грибница не пускает.
Ты обрежь, приятель, корешки.
Ножницы портные здесь летают.
Ножницы остры и широки».

Два кольца, конца и мелкий гвоздик
Клацали ехидно на ветвях.
Впереди дорога, речка, мостик.
Снегири летали в небесах.
«Ножницы портные, птички, мне бы! —
Попросил с мольбой вождь снегирей. —
Накормлю от пуза я вас хлебом!
Красные воробушки, живей!»

«Вы куда торопитесь?» – «Не знаю.
Только знаю, надо поспешать.
Весь от нетерпения сгораю,
Что-то должен важное узнать».
«Разве вы не видели глазище?
Что ещё важнее может быть?
В спешке можно подавиться пищей
И людей серьёзно насмешить».