Я воспользовался первым же письмом, которое получил от Дансени для его красотки. Предупредив ее о получении письма условленным между нами знаком, я принялся стараться не о том, как поскорее вручить его, а напротив — как бы не находить для этого удобных способов. Порождая в ней нетерпение, я делал вид, что разделяю его, и, причинив зло, сам указал на лекарство.
Молоденькая особа помещается в комнате, у которой одна дверь выходит в коридор. Вполне естественно, что ключ от этой двери забрала себе мать. Все дело сводилось к тому, чтобы завладеть этим ключом. А завладеть им было пустяком: мне он нужен был лишь часа на два, и я ручался, что буду иметь другой точно такой же. Тогда все — и переписка, и свидания, и ночные посещения, — все становилось удобным и вполне осуществимым. Однако — поверите ли? Робкая девица испугалась и отказала. Любой другой расстроился бы. Я же усмотрел в этом лишь возможность получить еще более тонкое удовольствие. Я написал Дансени, пожаловался на ее отказ, да так успешно, что неосмотрительный поклонник не угомонился, пока не убедил свою робкую возлюбленную согласиться на мое требование и полностью мне во всем довериться.
Призн
аюсь, мне очень понравилось, что мы с молодым человеком поменялись таким образом ролями и что он сделает для меня то, что, по его расчетам, я должен был сделать для него. Эта мысль, на мой взгляд, делала приключение вдвое более приятным. И вот, едва заполучив драгоценный ключ, я поспешил воспользоваться им — случилось это прошлой ночью.Убедившись, что в замке все тихо, я вооружился потайным фонарем и в туалете, соответствовавшем позднему часу и подходящем к данным обстоятельствам, отправился с первым визитом к вашей подопечной. Я все подготовил (ее же руками) так, чтобы войти бесшумно. Она спала первым самым крепким сном и к тому же так, как спят в ее возрасте, и потому не проснулась даже тогда, когда я подошел к самой ее постели. Сперва меня соблазняла мысль сразу же приступить к действиям и постараться сойти за сновидение. Но, боясь последствий неожиданности и шума, который она вызвала бы, я предпочел осторожно разбудить спящую красотку, и, действительно, мне удалось предотвратить крик, которого я опасался.
Я успокоил ее первые проявления испуга, но, придя сюда не для разговоров, решился на некоторые вольности. В монастыре ей, несомненно, не разъяснили, каким разнообразным опасностям может подвергнуться робкая невинность и что именно она должна охранять, чтобы ее не застигли врасплох. Ибо, собрав все свое внимание и все силы на защиту от поцелуя, который был лишь отвлекающим маневром, все прочее она оставила незащищенным. Как можно было не воспользоваться этим! Поэтому я переменил направление удара и тотчас же занял позиции. Тут мы оба едва не погибли: девочка, перепугавшись по-настоящему, подняла было крик. К счастью, голос ее заглушили слезы. Она схватилась также и за шнурок звонка, но мне удалось вовремя задержать ее руку.
«Что вы хотите сделать? — сказал я ей тогда. — Погубить себя навсегда? Пусть приходят, мне-то что? Кого убедите вы, что я здесь не с вашего согласия? Кто, кроме вас, дал бы мне возможность проникнуть сюда? А ключ, который я получил от вас и ни от кого другого не мог получить, — вы станете объяснять, для какой цели он предназначался?» Эта краткая речь не успокоила ни ее огорчения, ни ее негодования, но привела к покорности. Не знаю, был ли красноречив мой тон, но жесты мои, во всяком случае, красноречием не отличались. Какой оратор может притязать на изящество в положении, когда одна его рука — рука насильника, а другая — рука любви? Если вы ясно представляете себе это положение, то согласитесь, что оно, по крайней мере, благоприятствует нападению. Но ведь я совершенный несмышленыш, и, как вы сами говорите, последняя простушка, пансионерка может обращаться со мной как с младенцем.
Данная же простушка, в каком отчаянье она ни была, все же уразумела, что надо на что-то решиться и идти на соглашение. Так как мольбы оставляли меня непреклонным, ей пришлось перейти к предложениям. Вы, может быть, думаете, что я за дорогую цену уступил эту важную позицию? Нет, я все обещал за один поцелуй. Правда, когда поцелуй был получен, я не сдержал обещания; но на то у меня имелись основательные причины. Как мы условились — будет ли он принят или дан? Торговались мы, торговались и пришли к соглашению насчет второго поцелуя, с тем, что он будет ею принят. Тогда я обвил ее несмелые руки вокруг своего тела, а своей рукой любовно прижал ее к себе, и поцелуй мой был действительно принят, принят самым настоящим, самым исправным образом, так что даже с любовью нельзя было бы сделать это лучше.
Такая добросовестность заслуживала награды, поэтому я тотчас же исполнил ее просьбу. Рука моя отдернулась, но, не знаю уж, как это получилось, — сам я очутился на ее месте. Вы полагаете, что тут я стал стремителен, пылок — не правда ли? Ничего подобного. Уверяю вас, у меня появился вкус к медлительности. Раз ты уверен, что придешь к цели, для чего торопиться в пути?