Мантикора

– Это сосновый факел. Думаю, самый подходящий свет для такого места. Электричество здесь – богохульство. Первый раз, когда я пришла сюда – года три назад, – здесь у входа лежали остатки сосновых факелов, так что, вероятно, именно ими это место и освещали.

– Кто освещал?

– Пещерные люди. Наши предки. Вот. Подержите-ка этот факел, пока я зажгу другой. Факелы разгораются не сразу – им нужно какое-то время. Стойте где стоите, пусть пространство откроется постепенно.

Я подумал, что речь о пресловутых наскальных росписях – говорят, очень красивых, – и поинтересовался, так ли это, но она ответила лишь: «Эти еще старше», – и осталась на своем месте, держа факел в высоко поднятой руке.

Медленно, в мерцающем свете, стала проявляться пещера. По размерам она была как небольшая часовня. Человек, пожалуй, на пятьдесят. С высокими сводами – свет наших факелов не доставал до них. Несмотря на сильный холод, льда на стенах не было. А мерцали в свете факелов, должно быть, кварцевые вкрапления. Такой Лизл я еще не видел. Все ее чудачества, иронию как рукой сняло, а в широко раскрытых глазах читалось благоговение.

– Я нашла ее года три назад. Наружная пещера довольно знаменита, но никто не обратил внимания на вход в эту. Когда я ее обнаружила, то наверняка была первым человеком, который вошел сюда за… Как вы думаете, Дейви, за сколько лет?

– Даже и представить не могу. А вы как определяете?

– По тому, что здесь есть. Вы что, еще не заметили?

– Пещера как пещера. И здесь чертовски холодно. Думаете, кто-то ею зачем-нибудь пользовался?

– Все те же предки. Вот, смотрите.

Она подвела меня к дальней от входа стене, и мы оказались возле небольшой выгородки. В стене пещеры за неровно наваленными камнями располагались семь ниш, в каждой из которых были видны какие-то кости. Старые, темные, коричневатые кости, – постепенно, когда глаза привыкли, мне стало ясно, что это черепа животных.

– Это медведи. Предки почитали медведей. Посмотрите, вот здесь кости просунуты в глазницы. А здесь кости ног аккуратно сложены под подбородком черепа.

– Вы что, думаете, здесь жили медведи?

– Никакой пещерный медведь не смог бы пробраться по этому лазу. Нет, люди принесли сюда эти кости и шкуры и устроили тут святилище. Вероятно, кто-то надевал на себя медвежью шкуру и разыгрывалось ритуальное убийство.

– Это, значит, их культура? Они изображали здесь медведей?

– Дерзкий невежда!.. Да, это была их культура.

– Ну вот, чуть что – и сразу огрызаться. Не могу же я делать вид, будто для меня эти кости имеют какой-то смысл.

– Вы слишком мало знаете, вот почему это для вас не имеет никакого смысла. Что хуже – вы слишком мало чувствуете, вот еще почему это для вас ничего не значит.

– Опять, что ли, двадцать пять – в чреве этой горы? Лизл, я хочу выбраться отсюда. Мне страшно, если хотите. Послушайте, мне жаль, что я не смог должным образом оценить вашу находку. Не сомневаюсь, она много значит для археологов, или этнологов, или еще кого-нибудь. Люди, которые здесь обитали, поклонялись медведям. Отлично. А теперь давайте пойдем отсюда.

– Не только здесь. Почти по всему миру. Таких пещер много в Европе и в Азии. Несколько было найдено даже в Америке. Как далеко Гудзонов залив от места, где вы живете?

– Около тысячи миль.

– Они и там поклонялись медведям между ледниковыми периодами.

– Это имеет какое-нибудь значение теперь?

– Да, думаю, имеет. Чему мы поклоняемся сегодня?

– По-вашему, для этого разговора удачное время и место?

– Куда уж удачней! У нас с этими людьми одни и те же великие тайны. Мы стоим на том месте, где человек когда-то примирился с реальностями смерти, смертности и преемственности. Когда это, по-вашему, было?

– Понятия не имею.

– Уж никак не меньше семидесяти пяти тысяч лет назад, а возможно, и раньше, гораздо раньше. Они стали поклоняться медведю – и их самочувствие, самоощущение значительно улучшились. По сравнению с такими датами Сикстинская капелла – это все равно что вчера. Но назначение обоих мест одинаково. Люди приносили жертвы и вкушали от самого благородного, что могли себе представить, рассчитывая таким образом стать сопричастными его добродетелям.

– Да-да. Я читал в юности «Золотую ветвь». [114]

– Да-да, и ничего не поняли, потому что приняли ее рационализм, вместо того чтобы усвоить факты. Неужели вы не чувствуете здесь величия, неукротимости, духовного благородства человека? Человек – это благородное животное, Дейви. Не доброе животное, а благородное.

– Вы видите разницу между ними?

– Так точно, господин адвокат!

– Лизл, давайте не будем ссориться. Не здесь. Давайте выйдем отсюда и наспоримся сколько вам угодно. Если вы хотите отделить нравственность (некий свод общепринятых норм) от наших самых высоких принципов, могу обещать вам долгую и плодотворную дискуссию. Ведь я, как вы говорите, адвокат. Но бога ради, давайте вернемся на свет.

– Бога ради? Разве Бога находят не в темноте? Ну что ж, великий приверженец света и закона, идемте.