Мантисса

– Я очень старалась.

– И преуспела.

Она прижимается еще теснее.

– Во всяком случае, это доказывает, как я была права, явившись к тебе с самого начала.

– Очень великодушно с твоей стороны, дорогая.

Она некоторое время молчит.

– Правда, я так никогда по-настоящему и не объясняла тебе почему.

– Ну как же, разумеется, объясняла. Раз двадцать, в периоды отдыха. Говорила, как тебе нравится моя чувствительность в отношении женщин, как ты обнаружила, что у меня проблемы с литературным творчеством… и всякое такое. – Она молча целует его плечо. Он смотрит в потолок. – Что, ты хочешь сказать – была какая-то другая…

– Да нет, ничего, милый.

– Ну скажи же.

– Только не обижайся. – Она гладит ладошкой его грудь. – Знаешь, оттого, что я теперь чувствую, как мы близки… Мне не хочется, чтобы у меня были от тебя хоть какие-то тайны.

– Давай выкладывай.

Она снова прижимается тесней.

– Понимаешь, я не думаю, что ты мог хоть когда-нибудь представить себе, как привлекательны твои проблемы с литтворчеством были… и есть… для женщины вроде меня. – Ее пальчики гладят его правый сосок. – Я никогда тебе этого не говорила, Майлз, но я ощутила это во время самой первой встречи с тобой. Разумеется, ты и понятия не имел, что это я, я пряталась за той, которую ты тогда пытался вообразить. Но, мой дорогой, я все время внимательно за тобой наблюдала.

– И что же?

– И я подумала, слава богам, вот наконец-то нашелся мальчик, которому никогда не удастся ничего сделать, пытайся он хоть тыщу лет. Да к тому же он и сам наполовину уже понимает это. И весь период твоего созревания, все то время, что расшибал себе лоб о стену, выдавливая эти свои… мой дорогой, как это трудно… я же знаю, у тебя были самые добрые намерения и ты очень старался, а я и правда пыталась помочь, но давай все же взглянем правде в глаза, это были отчаянные и безнадежные, совершенно бесплодные попытки дать мой точный портрет… все это поистине ужасное для меня время я не теряла веры в тебя. Потому что знала: в один прекрасный день наступит озарение и ты осознаешь, что твои попытки столь же бессмысленны, как попытки человека с одной ногой стать олимпийским атлетом. И тогда наконец-то произойдет то самое, великолепное и тайное, что только может произойти между нами. – Она на миг замолкает, потом издает негромкий смешок. – Ты был такой забавный в образе старшей сестры. Каждый раз она у тебя получается все лучше и лучше. Я чуть не рассмеялась. вслух. – Он не произносит ни слова. – Майлз, ты понимаешь, что я хочу сказать?

– Да. Прекрасно понимаю.

Что-то в его голосе заставляет ее приподняться на локте и взволнованно вглядеться в его лицо. Она поднимает руку и гладит его щеку.

– Мой дорогой, влюбленные должны быть откровенны друг с другом.

– Я знаю.

– Ты же только что был вполне откровенен со мной о сестре Кори. Я просто стараюсь отплатить тебе тем же.

– Понимаю.

Она треплет его по щеке.

– И ты всегда обладал поразительной неспособностью выразить себя. Это так привлекательно – много интереснее, чем обладать умением пользоваться словами. Мне кажется, ты себя ужасно недооцениваешь. Людей, знающих, что они хотят сказать, и умеющих сказать это, десяток на пенни. Неспособность подобрать ключ к тому и другому – поистине бесценный дар. Ты почти уникум, единственный в своем роде. – Она внимательно его разглядывает, в глазах – нежное сочувствие. – Вот почему, если реально смотреть на вещи, я явилась, чтобы стать для тебя реальной, дорогой мой. Вот почему я чувствую себя с тобой в полной безопасности. Ведь я знаю, что, даже если когда-нибудь ты случайно – упаси тебя Боже… впрочем, я знаю, что ты таким шансом в жизни не воспользуешься, – надуешь меня, попытаешься описать все это, у тебя все равно ничего не получится, пытайся ты хоть миллион лет. Между прочим, я когда-то рассматривала кандидатуры других писателей, но ни один не дал мне ощутить столь же неколебимое чувство безопасности, какое даешь ты. – Она наблюдает за ним молча минуту-две, затем склоняется над ним, глаза ее до краев полны искренней заботы, губы застыли у самого его рта. – Майлз, ты же знаешь, раз ты такой, ты можешь иметь меня всегда, когда пожелаешь. – Она целует его в губы. – И как пожелаешь. А если бы все было иначе и ты мог бы записать все это, я никак не могла бы быть с тобой. Мне пришлось бы вернуться и снова превратиться в тень на лестничных клетках твоего мозга, в занудный старый призрак бога из машины, а я даже и подумать не могу о том, чтобы быть для тебя лишь мыслью. – Она снова его целует, но на этот раз губы ее едва касаются его губ. – А вот это у тебя получается гораздо, гораздо лучше, должна я сказать.

Последний долгий поцелуй, и она отстраняется, принимает прежнюю позу, прижавшись щекой к его плечу и закинув ногу на его ноги. Он говорит, пристально глядя в потолок:

– Между прочим, просто чтобы констатировать некий современный факт, очень многие считают…

– Дорогой, я знаю. И вполне понимаю, что ты скорее поверишь им, чем мне.

Он набирает в легкие побольше воздуха: