Мантык, охотник на львов

— Долго все это разсказывать. Дѣдушка вамъ все разъяснитъ… О дѣдушкѣ, Наталья Георгіевна, будьте добры, позаботьтесь… Не дай Богъ, если что случится.

— Полно, Мантыкъ… Богъ милостивъ. Изъ ресторана крикнули:

— Наташа! Три чая, шесть пирожныхъ!

Глаза Натальи Георгіевны наполнились слезами.

— Прощай, Мантыкъ… Колю береги… Себя тоже. Когда же ѣдешь?

Мантыкъ бросилъ взглядъ на часы и отвѣтилъ:

— Сейчасъ.

Наталья Георгіевна крѣпко пожала ему руку и сказала:

— Прощай, милый, дорогой Мантыкъ. — Она сунула ему наскоро приготовленный сверстокъ съ еще теплыми пирожками. — Это тебѣ на дорогу… Голоденъ, поди… Помни меня… Не забывай…

И кинулась къ самовару.

Мантыкъ проводилъ глазами Наталью Георгіевну, посмотрѣлъ, какъ скрылась она за большимъ бѣлымъ самоваромъ и сталъ спускаться внизъ.

Сырое метро, ярко освѣщенный гулкій вагонъ, почти пустой въ это время… Пересадка на другую линію. Вотъ и Ліонскій вокзалъ.

Какъ странно было садиться и ѣхать въ далекое, очень далекое путешествіе совсѣмъ одному, безъ дѣдушки, безъ кораинъ, узелковъ и чайниковъ. Въ рукахъ только свертокъ: — пирожки, данные Натальей Георгіевной.

Такъ же стучатъ колесами тяжелыя платформочки, везомыя моторомъ, такъ же, какъ въ ту субботу, когда провожали Колю, медленно ступая, идутъ нагруженные чемоданами голубые носильщики, даже матросы опять ѣдутъ, только меньше ихъ и ихъ лица не красны отъ вина… Никому нѣтъ дѣла до крѣпкаго загорѣлаго юноши въ рабочей блузѣ и непромокаемомъ помятомъ пальто. Никто не знаетъ, не чувствуетъ и не подозрѣваетъ, что это самъ Мантыкъ, правнукъ знаменитаго уральскаго казака, охотника на тигровъ, который ѣдетъ въ Африку!.. Охотиться на львовъ!

… За львами!

За львами!

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

I ВЪ МОРЕ

Коля внесъ послѣдній чемоданъ въ просторную каюту I класса мистера Брамбля и остановился у двери. Коля былъ въ бѣлой, просторной блузѣ съ отложнымъ воротникомъ и темнозеленымъ мягкимъ галстукомъ, въ бѣлыхъ панталонахъ и коричневыхъ крѣпкихъ тупорылыхъ башмакахъ. Такъ одѣлъ его въ Марсели мистеръ Брамбль. Въ этомъ костюмѣ Коля выглядѣлъ больше, рослѣе и крѣпче. Бѣлый цвѣтъ оттѣнялъ розовый загаръ лица, синесѣрые глаза смотрѣли честно и прямо.

— Ничего больше не прикажете, мистеръ? — спросилъ онъ у Брамбля.

Брамбль сидѣлъ на низкой пароходной койкѣ. Онъ казался на ней еще болѣе коротконогимъ и толстымъ.

Темно-коричневые каштановые глаза тупо посмотрѣли на Колю. Брамбль ничего не отвѣтилъ. Въ круглое раскрытое окно иллюминатора тянуло морской свѣжестью. Тамъ звонко плямкала вода о борта парохода и въ иллюминаторъ доносился волновавшій Колю шумъ нагрузки. У окна, прислонившись къ умывальнику, стоялъ спутникъ мистера Брамбля — мистеръ Стайнлей, американецъ. Онъ пріѣхалъ утромъ прямо на пароходъ и Коля едва успѣлъ разглядѣть его.

Это былъ высокій, худощавый человѣкъ, лѣтъ тридцати. Рыжеватые, не густые волосы были тщательно причесаны на проборъ, лицо было гладко выбрито. Онъ былъ костистый, крѣпкій, ладно покрытый мускулами, настоящей спортсменъ-охотникъ. Онъ сразу понравился Колѣ и внушилъ къ себѣ довѣріе.

— Могу я быть свободенъ? — снова спросилъ Коля. Мистеръ Брамбль продолжалъ все такъ же тупо смотрѣть на Колю и опять промолчалъ.

— Му dear, Коля[37] — сказалъ мистеръ Стайнлей, — привяжите въ головѣ моей койки это Распятіе и вы можете идти. Вы больше не нужны мистеру Брамблю.

— Понимаю, — сказалъ Коля, и, ловко изогнувшись надъ койкой, умѣло и красиво прикрѣпилъ небольшое Распятіе изъ слоновой кости. Прикрѣпивъ, онъ перекрестился и отошелъ къ двери.

— Могу я идти?

Мистеръ Брамбль криво усмѣхнулся толстыми жирными губами и накладывалъ въ трубку зеленовато-коричневыя тонкія стружки табаку.

— Идите, мой милый мальчикъ, — сказалъ американецъ.

Коля откинулъ легкую бархатную занавѣску, висѣвшую на мѣдныхъ кольцахъ надъ раскрытой дверью, вышелъ въ корридоръ, прошелъ по нему къ широкой лѣстницѣ и сталъ подыматься на верхнюю палубу.

Лѣстница въ бѣломъ мраморѣ и богатомъ коврѣ, двумя маршами, изгибаясь, сходилась на площадкѣ. Здѣсь между бронзовыхъ, рѣзныхъ корзинъ съ живыми цвѣтами, въ золотой рамѣ, была повѣшена большая морская карта пути «Лаоса», и маленькая булавка съ французскимъ флагомъ была воткнута тамъ, гдѣ было написано «Марсель» — въ лѣвомъ верхнемъ углу карты.

Вправо — широкая арка открывала видъ на свѣтлую громадную столовую, съ небольшими столиками, прочно прикрѣпленными къ полу и уже накрытыми бѣлыми, въ синеватыхъ крѣпкихъ складкахъ скатертями. Тамъ беззвучно ходили стэварды[38] въ синихъ фракахъ и разставляли посуду къ утреннему завтраку.

Въ обѣ стороны отъ карты шла лѣстница къ настежъ открытымъ дверямъ на верхнюю палубу. За ними южное пламенѣло небо. Бѣлый городъ лѣпился по розовой горѣ, и море подъ теплою ласкою солнца сверкало въ золотыхъ, слѣпящихъ глаза вспышкахъ огневыхъ отраженій. Оттуда шелъ пряный запахъ берега, соленое дыханіе морской волны, трескъ паровой лебедки, крики команды, лязгъ цѣпей и звонкій непрерывный людской крикъ-пѣсня:

— Алали — алале… Алали — алале!

Все это манило и влекло Колю. Заставляло его торопиться на воздухъ.