Мантык, охотник на львов

— Мудростію и соизволеніемъ Божіимъ, покровительствомъ святыхъ Георгіоса и Михаила мы нашли причину преступленія, совершеннаго бѣлымъ надъ бѣлымъ. Выслушаемъ заключеніе нашего верховнаго судьи мудраго и справедливаго Афа-негуса.

Въ темнотѣ раздался звонкій, точно блеющій, дребезжащій голосъ стараго Афа-негуса:

— Благородное собраніе! Расы, геразмачи, кеньазмачи, аббуны, баламбарасы, баши и ашкеры великаго негуса. Мертвый предметъ, вещь — по волѣ Божіей говоритъ, какъ честнѣйшій свидѣтель. Вы видите — ножъ… Это твой ножъ? — кинулъ онъ Колѣ быстрый вопросъ.

— Да, — отчетливо и спокойно сказалъ Коля. — Это мой ножъ. Его мнѣ подарилъ еще на пароходѣ мистеръ Брамбль и его…

— Довольно! — перебилъ Колю Афа-негусъ. — Ножъ! Это ножъ москова Николая. Онъ этого не отрицаетъ. Шама! — такими шамами полна вся Абиссинія. Московъ могъ взять ее, гдѣ угодно. И вотъ этотъ сундучекъ… Московъ нашелъ его и откопалъ у Минабеллы. Это было до его охоты на льва… Это было до встрѣчи его съ храбрымъ охотникомъ на львовъ Мантыкомъ. Онъ откопалъ его и тутъ увидѣлъ другого инглеза — Стайнлея. А мы знаемъ, что инглезъ Стайнлей тоже до убійства льва показывался въ Минабеллѣ. Это все равно, что произошло между двумя бѣлыми, нашедшими этотъ сундукъ? Намъ важно то, что американецъ Стайнлей былъ убитъ. Его кровь вопіетъ къ вамъ и требуетъ отмщенія. Московъ Николай, убивъ инглеза Стайнлея, спокойно идетъ на охоту, но забываетъ на мѣстѣ преступленія свой ножъ. Онъ съ кѣмъ то отправляетъ этотъ сундучекъ и его закапываютъ у бѣдныхъ женщинъ на окраинѣ города. Мы доберемся до тѣхъ, кто были его сообщниками, и они понесутъ свое наказаніе. Сейчасъ мы судимъ москова Николая. Мы судимъ: — убійцу.

Афа-негусъ, какъ опытный ораторъ сдѣлалъ выдержку и окинулъ собраніе блестящими острыми глазами.

— Нельзя, — сказалъ онъ, — въ Абиссиніи безнаказанно убивать человѣка. Да, онъ — московъ. Онъ бѣлый, и волею негуса, мы бѣлыхъ судимъ по ихъ законамъ. Но Московіи нѣтъ. Справедливѣйшій, мудрѣйшій и великій Джонъ-Хой Московскій, да будетъ благословенна его память, — убитъ своими людьми. У насъ нѣтъ его посланника — мудрыхъ и честныхъ Власова или Орлова и тѣ московы, что живутъ у насъ, разсказали, какой ужасъ происходить въ ихъ странѣ.

Благородное собраніе! Расы, геразмачи, кеньазмачи, аббуны, баламбарасы, баши и ашкеры — мы должны судить москова ашкера своимъ абиссинскимъ судомъ….

Афа-негусъ опустилъ голову и замолчалъ. Толпа, наполнявшая залъ Гэби, притихла. Коля оглянулся на нее. Кошмарнымъ сномъ представился ему огромный круглый залъ, полный черныхъ людей. Блеснетъ въ свѣтѣ лампы копье, подъ нимъ едва примѣтна черная курчавая голова, а дальше во мракѣ толпа людей слилась въ какое-то страшное, непонятное, чуть движущееся существо. Оно показалась Колѣ страшнымъ змѣемъ маминыхъ сказокъ, и онъ понялъ, что оно неумолимо.

Да онъ и не будетъ просить о пощадѣ.

Смерть?… Онъ такой молодой… Ну что же? Если такъ Богу угодно.

Коля сталъ искать глазами Мантыка, но его не было на прежнемъ мѣстѣ. Его нигдѣ не было. Мантыкъ не могъ Колю покинуть — это Коля сознавалъ всѣмъ своимъ сердцемъ и, если не было Мантыка въ Гэби, — значить, — Мантыкъ что-то надумалъ…

Или арестованъ…

И стало такъ тихо на душѣ у Коли. Точно онъ пересталъ уже жить.

Въ эту тишину глухо вошли слова Афа-негуса. Колѣ показалось, что вкрадчиво и искательно къ толпѣ сказалъ старый абиссинецъ:

— Какъ вы постановите?

ХХVIII НАПРЯЖЕННЕЙШІЯ МИНУТЫ

Стало страшно тихо. Такъ тихо, что зазвенѣла какая-то струна въ ушахъ Коли, что казалось ему, что слышить онъ, какъ летитъ земля, уносясь въ безпредѣльную даль, что слышить, какъ трещитъ масло въ ночникахъ и тихо скрипятъ опахала въ рукахъ у юношей.

Вдругъ, сзади, въ далекомъ концѣ круглаго зала, кто-то крикнулъ надорваннымъ, требовательнымъ голосомъ:

— Смерть москову!

Точно искра упала въ бочку съ порохомъ, точно молнія разорвала черныя тучи. Громовымъ грохотомъ заревелъ весь залъ, въ темнотѣ, лѣсомъ встали гнѣвныя руки.

— Смерть! Смерть собакѣ!.. Смерть убійцѣ! Немедленная смерть… Сейчасъ взойдетъ солнце! Да не увидитъ негодяй его блистанія!.. Не встрѣтитъ наступающаго дня… Смерть москову!

Негусъ плотно, по самыя брови укутался лиловымъ плащомъ. Остановились надъ нимъ бѣлыя, перистыя опахала.

Коля стоялъ, вытянувшись. Только сейчасъ въ полной мѣрѣ созналъ онъ, что его ожидаетъ. Только теперь почувствовалъ страхъ, и уже не могъ его не бояться. Онъ стоялъ отупѣлый и смотрѣлъ на негуса.

Негусъ медлилъ. Онъ не поднималъ своей руки съ опущеннымъ болыпимъ пальцемъ, и тѣмъ не утверждалъ еще приговора толпы. Онъ долгимъ и внимательнымъ взглядомъ смотрѣлъ на Колю, и будто раздумывалъ о чемъ-то. Онъ и самъ немногимъ былъ старше Коли. Онъ и самъ такъ много пережилъ, сидя на тронѣ и правя безпокойнымъ народомъ.

Толпа бушевала. Афа-негусъ всталъ и подошелъ къ негусу. Онъ ему что-то докладывалъ. Но негусъ все сидѣлъ неподвижно.

Народъ бросился къ Колѣ, и стража дралась, отстаивая его и угрожая копьями наступающимъ на Колю людямъ.