Мантык, охотник на львов

Старикъ повелъ его какими то каменными переходами внизъ, и тамъ, въ подвалѣ съ арками, передалъ ему мѣшокъ золотыхъ французскихъ двадцати-франковыхъ монетъ и попросилъ его расписаться въ полученіи по нынѣшнему курсу стадесяти тысячъ французскихъ франковъ.

Съ этимъ мѣшкомъ на томъ же разукрашенномъ мулѣ Коля вернулся въ свою хижину, гдѣ его съ нетерпѣніемъ ожидали мистеръ Стайнлей и Маріамъ.

XXXIV ДОМОЙ!

Утромъ — бѣднякъ, слуга изъ милости у американца мистера Стайнлея, ничего не имѣющій, безпокоящійся за своихъ близкихъ, такихъ же нищихъ, какъ онъ самъ — послѣ полудня Коля оказался обладателемъ ста десяти тысячъ франковъ. Сумма казалась ему громадной! Пока онъ ѣхалъ отъ Гэби до берега рѣчки Хабаны, чего, чего онъ только не передумалъ, какихъ плановъ не создалъ, какихъ воздушныхъ замковъ не построилъ.

Сто десять тысячъ!

Да на это можно помочь и Россіи!

Мистеръ Стайнлей, которому все разсказалъ Коля, всѣ свои планы раскрылъ, улыбнулся.

— Милый Коля, — сказалъ онъ. — Не стройте никогда ни своего, ни чужого; ни тѣмъ болѣе счастья своей родины на деньгахъ. Помните всегда: не въ деньгахъ сила, а въ трудѣ. Эти деньги достались вамъ лишь для того, чтобы вы могли свободно трудиться и могли бы себя приготовить для Родины, которой нужны не деньги, но сильные, честные и знающіе люди. Сто десять тысячъ, — это вовсе не такія большія деньги, на которыя все можно сдѣлать. Прежде всего вашъ долгъ Дарсонвилямъ?..

— Половина, — сказалъ Коля. — Пятьдесятъ пять тысячъ…

— Остается — столько же. Вы, вотъ уже пятый мѣсяцъ, какъ оставили своихъ безъ есякой поддержки.

Коля схватился за голову.

— Мнѣ страшно, мистеръ Стайнлей, и подумать, что съ мамочкой, Галиной и Селиверстомъ Селиверстовичемъ. Одна надежда, что Дарсонвили ихъ не оставятъ.

— Пошлите имъ сегодня же по телеграфу десять тысячъ. Переведите вашъ долгъ Дарсонвилю черезъ банкъ и увѣдомьте его о томъ телеграммой. Остальные пошлите своимъ черезъ банкъ.

— А Мантыку? — спросилъ Коля. Американецъ покачалъ головой.

— Не знаете вы, Коля, Мантыка. Не возьметъ вашихъ денегъ Мантыкъ! Онъ именно тотъ золотой человѣкъ, какіе такъ нужны Россіи. Онъ безъ денегъ пріѣхалъ сюда, безъ денегъ живетъ здѣсь и безъ денегъ сдѣлаетъ свое дѣло, когда призоветъ его родина. Надъ нимъ почіетъ благодать Божія. Промыселъ Господній промышляетъ о немъ — и ему нужно въ жизни не больше, чѣмъ птицѣ лѣсной, чѣмъ полевому звѣрю.

— Да, — сказалъ Коля. — Вы правы. Мантыкъ не возьметъ, а Селиверсту Селиверстовичу мы поможемъ.

— И помогите не деньгами. Помните, Коля — тотъ, кто даетъ деньги — мало, что даетъ, тотъ, кто себя даетъ, кто даетъ свою любовь, свои заботы, свой трудъ, свою ласку — тотъ поступаетъ по заповѣди Христовой, тотъ истинный христіанинъ.

Вошла съ готовымъ обѣдомъ Маріамъ. Мистеръ Стайнлей кивнулъ на нее головой, и Коля понялъ, какъ много имъ дала покоя и уюта въ эти тяжелые дни скромная дочь абиссинскаго геразмача, сама ничего не имѣвшая.

Послѣ обѣда принялись за дѣла. Вмѣстѣ съ мистеромъ Стайнлеемъ поѣхали въ банкъ и все сдѣлали, какъ сказалъ американецъ. Вернувшись, сердечно простились съ милымъ Русскимъ хакимомъ, съ Маріамъ, которая отправлялась въ Гадабурка къ отцу, и на другой день утромъ уже садились въ пыльные вагончики французской желѣзно — дорожной компаніи Шефнэ, чтобы ѣхать въ Джибути.

Обратный путь показался сладкимъ мигомъ. Изъ окна вагона совсѣмъ по иному выглядѣла степь и пустыня. Да и то сказать! — апрѣль мѣсяцъ наступилъ. Мимозы бурно цвѣли и покрытыя нѣжнымъ пухомъ желтыхъ пушистыхъ кисточекъ, такъ благоухали, что заглушали запахъ сквернаго угля паровоза. Въ открытыя окна вагона лились ароматы пустыни, степей и лѣсовъ. Все зеленѣло и цвѣло. На маленькихъ бѣлыхъ станціяхъ, горѣвшихъ на солнцѣ полуденнымъ зноемъ, на песчаные перроны выходили черные плотные галласы и сухіе, костлявые данакили. Первые несли въ плетеныхъ лукошкахъ печеныя яйца, инжиру и бананы, вторые протягивали бѣлыя, сѣрыя и черныя страусовыя перья, пыльныя шкуры зебровъ и леопардовъ.

И опять стучалъ по рельсамъ поѣздъ и шелъ черезъ лѣсъ, гдѣ на вѣтвяхъ и на телефонной проволокѣ качались маленькія обезьянки уистити съ сѣдыми бакенбардами, гдѣ испуганно прятались въ листвѣ черныя гурезы и слышался злобный лай павіановъ.

Всю ночь стояли на станціи. Немолчно трещали цикады гдѣ то неподалеку. На абиссинскомъ хуторѣ пѣли женщины, и Колѣ казалось, что онъ слышитъ нѣжный голосъ Маріамъ:

— Абеба, абеба, Илиль — бихи лигаба.

Приходили полуголые галласы, предлагали проплясать дикую «фантазію» и просили денегъ у бѣлыхъ пассажировъ.

А попозже, когда все затихло и тускло, чадя, горѣла въ разбитомъ фонарѣ керосиновая лампа, Коля сидѣлъ у окна и слушалъ далекіе звуки пустыни. До него доносился лай и вой шакаловъ и чудилось далекое, грозное рыканіе льва.

Тогда думалъ о Мантыкѣ.

Гдѣ то милый Мантыкъ, ничего не боящійся, ибо по настоящему вѣрующій въ Бога?!

Въ Джибути, въ гостинницѣ «des Arcades» мосье Альбрана, Коля жилъ въ одной комнатѣ съ мистеромъ Стайнлеемъ, какъ равный, какъ товарищъ, какъ молодой другъ американца.