Мощеная булыжником крутая улица вела вверх, к подножью горы Святого Давида, на склоне которой, обращенном к городу, находился древний монастырь. Улица была застроена домами с балконами, на которые уже с утра прислуга под надзором хозяек вытаскивала для проветривания одеяла и подушки. Немного полюбовавшись на эту утреннюю суету и пеструю картину из резных балконов и разноцветных постельных принадлежностей, Ник снова вышел на Головинский проспект, который только начал оживать после ночи. Он немного постоял перед грандиозным собором, расположенным слева от дворца наместника, выстроенным в знак не такой уж давней победы над Шамилем, окруженный молодыми деревцами платанов. Дальше, за невысокими строениями виднелись густые кроны деревьев и купола церквей. Мимо Ника пронесся торговец фруктами с блюдом на голове, на котором были горкой расположены яблоки разных сортов — желтоватые, краснощекие, полосатые и огромные зимние груши. Пока Ник так праздно стоял, разглядывая картинки незнакомого города, в конце проспекта появилось весьма необычное для его глаз шествие — шел караван верблюдов, поднимая облако пыли вокруг себя, сопровождаемый мелодичным позвякиванием многочисленных бубенцов, привязанных к гордо задранным шеям животных. С караваном шли закутанные в черные бурки погонщики — чарвадары. Ник решил пропустить караван, чтобы не идти следом за ним и не вдыхать ароматы и пыль каравана. Он с любопытством стал разглядывать животных, огромные тюки с товарами на их спинах и боках, мрачные фигура чарвадаров. Но Ника удивило другое — сразу же за караваном, даже пытаясь обогнать его, ехала открытая коляска, которую плохо было видно из-за облака той пыли, которую поднимали верблюды. В коляске угадывался седок, укутанный в плащ с низко надвинутой на глаза шляпой. В облаке пыли невозможно было подробно разглядеть его, но Ник только заметил, что когда коляска проезжала мимо, путник резко повернул голову в его сторону. Он не придал никакого значения этой случайной встрече и тотчас же забыл о ней, наполненный впечатлениями нового для себя города.
Глава 3
Побродив по городу и сделав кое-какие покупки, которые он велел доставить по своему тифлисскому адресу и сделав визит известному на Кавказе ученому-этнографу, профессору Ляйстеру, к которому у него были рекомендательные письма, Ник вернулся домой, когда уже сумерки легкой вуалью наплывали на город.
Ник взбежал по лестнице, вошел к себе и окликнул Петруса, который трудился на кухне.
Петрус, в обширном фартуке и с кухонным ножом в руках, выглянул на зов и проговорил скороговоркой:
— Дама с третьего этажа прислала вам письмецо, — и указал подбородком на столик в передней, где на изящном серебряном подносе для визитных карточек лежал маленький розовый конверт. Зная пристрастие Петруса к изыскам на кухне, Ник не стал его задерживать, взял письмецо и прошел в гостиную. Усевшись в кресло, он распечатал конверт, благоухавший вербеной, вынул изящный листок тончайшей бумаги, на которой легким почерком было написано:
«Милостивый государь Николай Александрович!
Не соблаговолите ли Вы подняться ко мне сегодня часов в восемь на чашечку индийского чая. Уверяю Вас, чай очень хорош, это подарок британского консула, господина Стивенса, прислан с нарочным из Батума.
Сергей Васильевич уверял меня, что Вы большой любитель этого напитка».
И подпись:
«Ваша Елизавета Алексеевна».
Ник сразу все понял и оценил весьма дипломатичное приглашение дамы. Опустив письмецо на колени, он задумался и незаметно задремал. Из этого приятного состояния его вывел голос Петруса, торжественно объявивший: «Ужин подан!».
После ужина, который Петрус обставлял так, будто он подавался царственной особе, а с этим Ник ничего не мог поделать, иначе бы он смертельно обидел преданного Петруса, Ник положил письмо с приглашением в карман и поднялся этажом выше. На его звонок дверь открыла Саломэ. Кланяясь и улыбаясь, она провела Ника на балкон, и тут же исчезла, торопясь, видимо, домой.
Елизавета Алексеевна, сидевшая на венском стуле у перил, встала навстречу Нику и улыбаясь, протянула ему руку. Ник поцеловал ее, про себя удивляясь молодому голосу и нежной руке, никак не соответствовавшим возрасту дамы. Она указала Нику на второй венский стул, стоявший подле нее, и сказала: