Маркус в тишине приблизился к телу, лежащему на кровати. А врач разглядывал агента ФБР. Это был брюнет лет сорока, с коротко подстриженными волосами и серьезным лицом, изрезанным морщинами усталости и беспокойства. От темно-синего костюма пахло табаком.
— Вы сделали анализы, которые я просил? — спросил Маркус сухо.
— Да, здесь результаты, — ответил врач, взяв в руки папку. — Все в норме, к тому же на теле пациента не было обнаружено никаких следов ушибов.
— Его отравили?
— Скорее всего нет — токсикологические анализы ничего не выявили.
— Когда он придет в сознание?
Врач, поставленный в тупик этим вопросом, ответил не сразу. Он снял очки, потер подбородок и сделал глубокий вдох.
— Все не так просто. Мне было бы легче ответить, если бы я знал, что с ним произошло.
— Хорошо! — неожиданно согласился Маркус Коллерон. — Но предупреждаю: все, что я вам сейчас расскажу, должно остаться строго между нами. Человек, лежащий на этой кровати, — бывший сенатор Марк Уолтем. Вчера вечером он принял у себя дома незнакомца. Мужчины закрылись в библиотеке. Два часа спустя супруга потерпевшего услышала ужасный вопль. Кричал ее муж. Незнакомец между тем скрылся, не оставив после себя никаких следов. Вбежав в библиотеку, госпожа Уолтем нашла своего супруга в том состоянии, в котором вы сейчас его видите: с застывшим взглядом, неспособного произнести ни слова… А теперь скажите, что с ним.
— Ну… видите ли, — все еще колебался врач, — мой диагноз, вероятно, удивит вас… Этот человек мертв.
— Мертв? — изумился Маркус, в первый раз позволив эмоциям отразиться на лице. — Но мгновение назад вы сказали, что его сердечный ритм и артериальное давление в норме…
— Да, я знаю. В данном случае речь идет о редчайшем в истории медицины синдроме. О форме смерти, отличной от той, которую мы обычно констатируем. Это не кома, и нет никакой надежды на выздоровление. Сознание этого пациента полностью лишилось связи с внешним миром, а тело продолжает жить само по себе.
— Однако вы говорите, что томограф и электроэнцефалограмма не выявили ничего необычного!
— Это так. Однако анализы не могут выявить самые сокровенные мысли и желания. А здесь мы наблюдаем полное подавление воли. Этот случай похож на быстротечное и необратимое состояние шока.
— А какова причина?
— Я надеялся, что вы сможете ответить на этот вопрос.
— Не сейчас. Что вы собираетесь с ним делать?
— Медицинская этика предписывает мне продолжать поддерживать его тело с помощью капельного вливания, но, поверьте мне, этот человек никогда не придет в себя!
— Вы говорите, что диагноз редчайший. Сколько еще было зарегистрировано подобных случаев?
— Медицинская литература приводит три эпизода, не считая этого. Первый был описан в XIX веке одним русским врачом, второй зафиксирован в Неаполе в 1948 году, а третий случился едва ли два года назад. Речь идет о некоем Дюрране, историке, кажется.
— О последнем я уже знаю. Говард А. Дюрран, бывший профессор Йельского университета. Его тело также держится на аппаратуре в государственном медицинском центре Нью-Йорка. Компьютеры ФБР уже сопоставили два этих случая… Нам удалось выяснить, что обе жертвы были страстными коллекционерами старинных книг и на момент того, что вы называете смертью, усиленно интересовались одним средневековым манускриптом.
2
Тыльной стороной ладони всадник стряхнул хлопья снега с шерстяного монашеского платья. Каждый порыв колючего ветра становился для него новым испытанием. Несмотря на капюшон, наброшенный на лицо, ледяной воздух при вдохе проникал глубоко в легкие. Сосульки висели у него на бороде и кончиках волос. Время от времени он поднимал голову — удостовериться, что не сбился с пути. В густом тумане он угадывал путь, не отмеченный следами деревянных башмаков или колесами телег. «Неужели я один на этой дороге, — спрашивал он себя, — или ветер намел столько снега, что не видно никаких следов?»
Лишь треск веток, ломавшихся под тяжестью снега, подсказывал путнику, что он шел по лесу. Он медленно поднял голову, но смог увидеть лишь темное пятно, которое едва проглядывало сквозь туман. Ему в голову пришла мысль найти укрытие и разжечь огонь, чтобы отогреться. Но снег и влажная земля удержали его от этого. «Уже недалеко, — сказал он, чтобы приободрить себя, — мое путешествие приближается к концу, наверняка Оксфорд уже поблизости».
Он снова надвинул на голову капюшон, позволяя размеренной поступи лошади укачивать себя, и принялся думать о путешествии, которое привело его в это графство. Вот уже две недели, как он покинул Париж. В первые дни природа еще была окрашена в багряно-красный цвет, и он шел по глинистым дорогам, окаймленным поросшими травой склонами. Затем хриплый шум ветров ранней зимы засвистел в ушах, а дорога стала длинной снежной полосой, края которой он с трудом различал.