Манускрипт с улицы Русской

Павел Любимский, духовный наставник Маркияна Шашкевича, прожил большую и трудную жизнь: был в Москве во время казни Пугачева, сидел в Шлиссельбургской крепости, бежал в революционную Францию, встречался с Костюшко в Париже, беседовал с ним о том, какое место в восстании поляков отводится украинцам. Любимский даже был назначен эмиссаром революционной Франции на Украине, знал Котляревского, Григория Сковороду...

Любимский составляет свое жизнеописание и передает рукопись Маркияну Шашкевичу: «Может быть, пригодится тебе прожитая мною жизнь. Как основание для нового дома... И не забывай, что ты есть сын Руси, за которую умереть обязан... Лучший врач для меня — ты, ибо продолжишь мою жизнь... Новое звено в бесконечной цепи» [190].

Подобное завещание в свое время получил молодой Любимский от слабеющего Григория Сковороды: «Ты много изведал, щедро жизнь тебя потрепала, давая тебе знание, ты должен был выработать в себе собственную мудрость, собственный взгляд на мир... Слаб я стал телом и недолго мне уже ходить по земле. А кто-то должен идти после меня. Ты же еще молодой, сделай столько, сколько можешь».

Далее этот монолог продолжает сам автор, акцентируя и в новом романе внимание на идее преемственности поколений: «Клубок докатился... Завещание философа через толщу нескольких десятков лет, через чужие уста дошло ныне до наследника — Маркияну передали его как духовный завет из старого, наглухо заколоченного сундука, как эстафету,

Домотай клубок своей пряжей... Сделай, сколько можешь».

И так было издавна, никто не начинал на пустом месте...

В романах Иванычука неизменно присутствуют, правда, на втором плане (возможно, потому что эта линия уже хорошо представлена в литературе), образы народных заступников, бунтарей, мстителей. В «Червленом вине» это опришки, скорняк Галайда, отряд которого оставляет черные пожарища на местах панских владений. В «Манускрипте с улицы Русской» — Наливайко, сапожник Филипп Дратва, правоту которых понимает простой народ. В «Воде из камня» — это Мирон Штола, дезертировавший из войска и собравший 30 опришек, чтобы чинить расправу над жестокими панами. На его казни присутствует Маркиян, а потом записывает народную песню о нем. Это и кузнец Иосиф, который принимал участие в польском восстании, а в ссылке подружился с бывшим декабристом Иваном Рюминым. Думающий герой Иванычука на стороне борющихся и приходит к пониманию, что народная кровь проливается недаром.

Традиции народной борьбы, как и духовных исканий, живут в памяти людей и передаются в поколениях. Но эти две линии в романах Иванычука в соответствии с жизненной правдой развиваются автономно. Только через годы, слившись воедино в восстании Богдана Хмельницкого, они приведут украинский народ к победе.

Историческая проза Иванычука — это не застывшая структура: писатель находится в состоянии постоянного поиска художественных решений. Почти в каждом новом произведении автор «пробует» тот или иной изобразительный прием. Так, в романе «Червленое вино» он часто, может быть, даже излишне часто, использует притчу. Нередко писатель прибегает к традиционной для украинской литературы романтической манере письма — в особенности тогда, когда прописывает любовные линии (Льонця Абрекова — венецианский консул Массари, Юрий Рогатинец — Гизя Абрекова в «Манускрипте с улицы Русской»; гусляр Арсен — красавица Орыся в романе «Червленое вино»). И авторская речь, когда она должна достигнуть символического звучания, также передается средствами романтической стилистики. В связи с этим напомним финал романа «Манускрипт с улицы Русской»: «На Афоне, в тесной келье Руссикона, откуда видны только небо да синие воды Эгейского моря, тосковал мних Иван Вишенский по далекой родине. Он не знал, что творится, что зреет в родимом краю, стонал, словно седой альбатрос в непогоду, плакал и молился за Украину».

Романтическая концовка романа — тоска Вишенского по родине — эмоционально и стилистически гармонирует с последней главой «Огненный конь», в которой юный Хмельницкий спасает дикого степного коня от аркана мародеров и радуется его освобождению: «На воле мой конь, на воле... Придет время — и оседлаю его...» Так ненавязчиво, не логически, а символически автор прочерчивает нити связи между Иваном Вишенским и молодым Хмельницким. Если внутреннее родство между Юрием Рогатинцем и Вишенским, приезжавшим на Украину и выступавшим в соборе Успенского братства со страстными проповедями в защиту православия, показано в романе реалистическими средствами, то связь украинского писателя с более отдаленными поколениями, из-за большого временного расстояния утратившая конкретные жизненные черты, изображается с помощью средств романтической поэтики.