Манзовская война. Дальний восток. 1868 г.

Среди захваченных партией Лаубе пленных оказался один мирный промысловик, ловец трепангов. Его распознал караульный, понимавший по-китайски и подслушивавший разговоры узников. Допросив промысловика, выяснили, что цымухинские манзы в большинстве примкнули к хунхузам, целую неделю с того момента, как до них дошли известия о событиях на Аскольде, отовсюду собиравшимся в долину реки. Тех, кто не желал выступать против русских, принуждали силой, а при упорном сопротивлении убивали. По словам китайца, за Владивостоком постоянно наблюдали шпионы предводителя хунхузов Дын-соа, обычно жившего в Нингуте и проникавшего на российскую территорию, где у него имелись фанзы на Цымухэ, только для хищнической добычи золота. Дын-соа намеревался напасть на Владивосток при первой возможности. Его шайки были вооружены как пиками, топорами, так и ружьями, которых у одних цымухинских хунхузов насчитывалось несколько сот. Давшему такие показания пленнику сохранили жизнь, остальных же расстреляли.

Лаубе, остававшийся в Речном до тех пор, пока не вернулись посланные им во Владивосток конвоиры, за два дня объехал ближайшее побережье и уничтожил до 30 манзовских джонок. Получив просимое подкрепление, он двинулся по берегу залива от Эльдагоу на Амба-бира и Мангугай, изгоняя мелкие шайки, бежавшие при его приближении. Жившие по Мангугаю корейцы обратились к Лаубе с жалобой на жестокие притеснения со стороны манз, совершивших даже несколько убийств, причём указали ему место пребывания разбойников. Присоединив к своей партии людей с ближайшей станции вьючного тракта, волонтёр собрал 17 солдат, взял корейца-проводника и отправился к разбойничьему притону, носившему название «Богатая фанза». Занятый более чем сотней хунхузов, притон этот представлял собой обширный двор, застроенный фанзами и обнесённый высокой глинобитной стеной. Спустя три десятилетия, когда российские войска ликвидировали восстание 1900 года в Маньчжурии, такие дворы были неточно названы «импанями». 13 мая Лаубе атаковал разбойничью импань, перебив немало хунхузов, однако взять её не сумел и отступил. Один из солдат при этом получил пулю в грудь, а у самого француза в трёх местах была прострелена одежда.

Сообщая о стычке, Лаубе писал, что для надёжной защиты корейцев, почтовых станций тракта и разгрома засевших в импанях шаек нужен отряд, по крайней мере, в 50 человек и непременно с орудием. Как ни странно, но это здравое рассуждение алжирского солдата отнюдь не всегда приходило в голову даже наиболее отличившимся начальникам отрядов во время событий 1900—1901 годов. Имевшие полную возможность взять с собой артиллерию, они чересчур легко относились к глинобитным стенам, и, бывало, испытывали участь Лаубе⁸³.

Между тем, Дьяченко, окончивший в Посьете важнейшие дела, 12 мая выехал к Раздольному, рассчитывая застать там Садовникова со 120-ю солдатами, которых собирался вести к Цымухэ и Сучану. Из Раздольного предполагалось дать знать заранее предупреждённому Этолину, чтобы он сформировал отряд, высалил его в устье Цымухэ и оттуда двигался бы навстречу Дьяченко, смотря по обстоятельствам, дорогами к Лефу или Даубихэ. По пути Дьяченко тщательно обследовал долины Мангугая и Амбабира, воспользовавшись встретившейся ему 14 мая партией Лаубе и отрядом Буяковича. Последний, как состоявший из людей 1-го батальона, был накануне перевезён Этолиным по требованию Пфингстена на мыс Песчаный, для следования в Посьет. Впрочем, учитывая ограниченные запасы продовольствия, долго удерживать этот отряд при себе Дьяченко не мог и отправил к месту постоянной дислокации уже через день. Дальнейшая разведка, за отделением партии Лаубе в верховья Мангугая, продолжалась силами всего десяти человек.

Корейское население тогда пребывало в постоянной тревоге, так как насилия со стороны хунхузов не прекращались. Лишь через несколько дней, когда почти все манзы бежали в горы, стало спокойнее. Во всей округе хунхузы лишились пристанищ, в частности, ими была покинута импань, так и не захваченная Лаубе. Расставаясь со своими жилищами, иные китайцы старались поджечь их. От нескольких оставшихся манз узнали, что часть бежавших пристала к хунхузам, другие же скрылись из страха перед ними, а равно и перед русскими, опасаясь, как бы последние не приняли мирных земледельцев за бандитов. Дьяченко приказал выдать оставшимся манзам охранные листы, а уцелевшие дома беглецов сберечь, в надежде воспользоваться ими при жатве брошенных хозяевами на полях хлебов, которыми подполковник думал прокормить пострадавших жителей Шкотовой. 17 мая окружной начальник прибыл в Раздольный, где узнал от Холевинского, что деревня Никольская сожжена.