Манзовская война. Дальний восток. 1868 г.

Манзами поддерживался жаркий, но почти безрезультатный огонь. Около 5 часов дня подпоручик Дубинин взял из резерва, стоявшего в овраге, шагов за 500 от передовых стрелков, 40 человек и двинулся с ними в охват сопки. Когда эта группа зашла во фланг манзам, то развернулась цепью и с 700 шагов открыла огонь, продолжая подниматься вверх по склону, пока не оказалась в 150 шагах от неприятеля. Тем временем фельдфебель Милютин, командовавший правым крылом, тоже перешёл в наступление. Приблизившись к опушке леса обе части цепи с криком «ура» атаковали неприятеля одновременно с его левого фланга и фронта. Не устояв под напором солдат, сначала ближайшие из манз, а затем и все прочие бросились бежать. Убедившись в успехе Дубинина с Милютиным, Марков повёл остальных своих людей через речку вперёд, но настойчивого преследования не организовал и шайку упустил. Тем не менее, дело у станка Дубининского принесло командиру Уссурийского батальона чин полковника, «за военные отличия». Впрочем, незаслуженное повышение не пошло ему впрок: после описанных событий Марков пустился в злоупотребления, был уличён в жестоком обращении с казаками и отстранён от должности.

Того же, 29 числа штабс-капитан Нейман, прибывший с отрядом в Суйфунскую во второй половине дня и не заставший там хунхузов, отправился далее, в Никольскую. Однако он остановился, не доходя до деревни, на сопке у берега Суйфуна, в 10 верстах от места боя, а на следующий день возвратился в Раздольный. Если бы Нейман и утром 30 мая продолжал марш к Дубининскому, то потерпевшую накануне поражение манзовскую шайку, скорее всего, удалось бы истребить полностью.

Первое краткое известие о бое у Дубининского пришло в Бельцову из Раздольного 30 мая, а 31-го поступили лаконичные, но довольно бестолковые телеграммы Маркова: «Было дело — догоняю» и «Хунхузы разбиты — преследую». Не располагая подробным донесением, которое позволило бы уяснить истинное положение вещей, Тихменёв предположил, что хунхузы рассеялись под Суйфунской, и отдал начальникам отрядов приказания для подготовки окружения и уничтожения остатков шайки. Но уже 1 июня из двух более подробных телеграмм, от капитана Холевинского и раздольнинского телеграфиста, стало ясно, что план этот ошибочен, ибо манзы ушли в верховья Суйфуна. Поэтому предыдущие распоряжения были изменены с тем, чтобы движением войск обеспечить безопасность тылов Маркова и населённых пунктов, главным образом Никольской, куда возвращались крестьяне, и Раздольного.

Как водится, не обошлось без недоразумений. Дьяченко, так и не дождавшийся Тихменёва в Лоренцовой, решил выйти навстречу командующему войсками и сделал это 30 мая, отправив соответствующее донесение. Между тем, в Лоренцову было передано предписание, направлявшее подполковника к Никольской. Он ознакомился с ним только на следующей станции — Орловой, 31 числа, и сразу повернул отряд обратно, но не доложил об этом. В результате Тихменёв, считавший, что Дьяченко не получил последнего предписания, отправил в Никольскую Неймана, а на его место в Раздольный приказал двинуть часть 1-го батальона, что и было исполнено.

Ещё перед выходом из Лоренцовой Дьяченко послал присоединившихся к нему Холевинского и Лаубе на Суйфун. Дойдя до Утёсного, Холевинский встретил Маркова, который, в отмену первоначального распоряжения, приказал капитану идти на Лефу и «обрекогносцировать» её на всём протяжении. Исполнив это приказание, Холевинский вернулся к Дьяченко, а тот направил его в Раздольный за провиантом и далее в Никольскую для защиты крестьян. Их положение казалось подполковнику особенно опасным, так как со слов Холевинского он знал о намерении Маркова свернуть к Суйфуну, не доходя Никольской, от Неймана же получил известие о сожжении деревни Суйфунской. Последовавшие события у Дубининского оставались неизвестными Дьяченко вплоть до 31 мая, когда им было получено предписание Тихменёва.