- Билл, что вы будете пить?
- Маленькую порцию местного бренди, бережно налитую в небольшую стопку.
- О чем мы сегодня хотим поговорить?
- "Семтекс-Эйч".
- Могу вас уверить: к взрыву в том здании я совершенно непричастен.
- Но вы знаете, кто это сделал.
- Я - сам по себе. Я работаю с концепциями. Брать заложников - особая специальность. Из-за них всегда такие распри. Зря вы предполагаете, будто я знаю что-то важное. На самом деле я почти ничего не знаю.
- Но вы поддерживаете связь с людьми, которые знают очень много.
- Так выразились бы в Специальной службе [23].
- И кто-то смекнул, что неплохо было бы изучить ассортимент писателей.
Джордж вскинул голову. Он был в мятой белой рубашке с расстегнутым воротом и закатанными рукавами. Сквозь тонкую материю виднелась майка. Джордж вскочил, прошелся по комнате - Билл проводил его взглядом - и уселся на прежнее место, пригубил виски с содовой.
- Дальше разговоров не заходило, - сказал он наконец. - Одного, в Бейруте, отпустить, другого, в Лондоне, взять. И сразу привлечь внимание всего мира. Но возобладало мнение, что британцы не будут бездействовать, если только узнают, где вас держат. Недопустимый риск. Для организации и для вас.
- Не расстраивайтесь, - сказал Билл.
- Ваша безопасность ставилась во главу угла. Вас освободили бы буквально через несколько дней. Да, в определенных кругах эта идея походя обсуждалась. Не буду отпираться.
- Потом взорвалась бомба. Чем больше я думаю, тем больше смысла в этом нахожу. Взрыва я не ждал. Но в ту же секунду, как только почувствовал ударную волну, взрыв показался мне абсолютно логичным. Законным и весомым аргументом. Я с самого начала почуял, что эта история, бог весть почему, имеет ко мне непосредственное отношение. Что это не просто поэтические чтения в помощь собрату-литератору. Когда Чарли изложил дело, меня словно обожгло: как все знакомо. И потом, в Лондоне, снова то же чувство. Чарли вас еще не представил, а я уже знал, кто вы. Выдернул ту стекляшку и почувствовал, что она торчала у меня в руке всю жизнь.
- Никто и не подозревал, что вас занесет в то здание.
- Не расстраивайтесь.
- Я в очень щекотливом положении, - сказал Джордж. - Видите ли, мне бы хотелось покончить с этим делом здесь, в Афинах. Приглашаем несколько журналистов, вы делаете заявление в поддержку движения, заложника освобождают, мы все пожимаем друг другу руки. Если, конечно, мне предварительно удастся вас убедить, что движение заслуживает поддержки.
- Но ваша главная проблема в другом, верно?
- Не буду отпираться. В другом.
- На вас давят из Бейрута. Они не хотят такой развязки.
- Возможно, они еще склонятся к моему мнению. Он приезжает в Афины, встречается с вами, беседует с прессой. Это созвучно моему пониманию переклички культур, духовного родства. Два человека, живущих в подполье. В каком-то смысле люди одной породы.
Звякнул замок, вошла жена Джорджа с их дочерью-подростком. Билл учтиво привстал. Ритуал знакомства, кивки, робкие улыбки - и пришедшие выскользнули в коридор.
- Он называет себя Абу Рашидом. Я искренне полагаю, что этот человек вас совершенно обворожит.
- Как всех обвораживает, наверно?
- И меня не покидает надежда, что он здесь появится.
- Но тем временем…
- Наша задача - общаться между собой.
- Вести диалог.
- Именно так, - сказал Джордж.
- Меня уже долгое время преследует ощущение, что писатели и террористы состязаются в перетягивании каната.
- Интересно. Это в каком же смысле?
- То, что террористы завоевывают, писатели теряют. Прирост влияния террористов на массовое сознание равен уменьшению нашей власти над думами и чувствами читателей. Опасность террористов в точности эквивалентна безобидности нас, писателей.
- И чем явственнее мы видим теракты, тем меньше поддаемся воздействию искусства.
- По-моему, связь непосредственная и зримая - зримая, правда, лишь в этом конкретном ракурсе.
- Блестящая мысль.
- Думаете?
- Просто гениальная.
- Череда писателей, у которых мы учились думать и видеть, прервалась на Беккете. Дальше наступила другая эпоха - когда шедевры создаются с помощью взрывчатки: самолеты над океаном, взлетающие на воздух здания. Вот как пишутся новые трагедии.
- И вам тяжело, когда они убивают или калечат, поскольку в них вы видите - будем честны друг с другом - единственно возможных героев нашего времени.
- Нет, - сказал Билл.