Мао Цзэдун и его наследники

Мао отверг критику, особенно резко выступив против выдвинутого Пэн Дэхуаем обвинения, что, «оторванные от реальности, мы не сумели добиться поддержки масс». Он заявил, что поедет в сельскую местность, «чтобы повести крестьян с целью свергнуть правительство», если положение настолько плохое, как говорят критики.

8-й пленум принял резолюцию, осуждающую «антипартийную группировку во главе с Пэн Дэхуаем», обвинив ее в выступлении против «генеральной линии», «большого скачка» и «народных коммун»; пленум охарактеризовал письмо Пэн Дэхуая как «программу наступления на партию правооппортунистических элементов». Тем не менее имеются сведения, что на самом пленуме Чжу Дэ защищал Пэн Дэхуая, а Лю Шаоци и другие руководители в основном занимали нейтральную позицию.

Итак, несмотря на то что на этих пленумах ЦК КПК фактически была поддержана линия противников экстремизма, отыгрались как раз на критиках. Маршал Пэн Дэхуай был посажен под домашний арест. Пострадали также и другие участники открытой борьбы.

Резолюции 6, 7, 8-го пленумов ЦК КПК свидетельствуют о серьезном сопротивлении тех сил, которые выступали за более реалистический курс.

В китайскую печать просочились факты и о том, что Лю Шаоци в январе 1962 года на созванном им в ЦК КПК расширенном рабочем совещании высших партийных работников, где присутствовали 7 тыс. человек, прямо подверг критике политику «большого скачка» и «коммун». Он отметил, что «нынешние трудности на 3/10 — результат стихийных бедствий, а на 7/10 — результат ошибок». Больше того, косвенно он взял под защиту и позицию Пэн Дэхуая.

Тем не менее официально продолжала торжествовать линия Мао на ускоренное построение коммунизма в Китае. Однако все, что декларировал и осуществлял Мао, насаждая «народные коммуны», — это, если использовать выражение Маркса, больная тень настоящего коммунизма. Это «коммунизм» военный, казарменный, «коммунизм» с консервативными и даже реакционными феодальными чертами. И подобно тому, как тень при закате солнца уродливо отражает предмет, так и военно-бюрократический «коммунизм» служит уродливым изображением коммунизма подлинного.

Перманентные потрясения

17 апреля 1959 г. в зале Хуайжэньтан, в одном из самых живописных уголков бывшего «запретного города» императоров минской и цинской династий, состоялась сессия Всекитайского собрания народных представителей 2-го созыва.

С самого утра сюда устремились сотни делегатов. Пестрая одежда национальных меньшинств Синьцзяна, Внутренней Монголии, Тибета, Сычуани яркими пятнами мелькала среди традиционных кителей из темного сукна и синих ватников — типичной одежды китайских кадровых работников и активистов. Сюда же направлялись десятки журналистов, кино- и фоторепортеров. Многим впервые довелось пройти через «ворота нового Китая» и попасть в огромный зал со стенами, покрытыми красным лаком. Все в зале были явно взволнованы: им предстояло переизбрать председателя Китайской Народной Республики — Мао Цзэдуна.

Это было неожиданно. Это было странно и необъяснимо. В Китае считалось само собой разумеющимся, что Мао Цзэдун будет и впредь оставаться во главе государства. Почему же он уступает высокий пост председателю Постоянного комитета ВСНП Лю Шаоци? Что за этим кроется?

До последнего момента среди депутатов ходили слухи, что Мао Цзэдун все же изменит свое решение и по настоянию авторитетного собрания будет вновь избран на этот пост. Но вот на трибуну поднимается заместитель премьера Чэнь Юнь. Он предлагает избрать председателем Китайской Народной Республики Лю Шаоци. Через 15–20 минут объявляются результаты голосования; «за» высказались 1156 человек, «против» — 1. После этого к Лю Шаоци первым с поздравлением подошел Мао Цзэдун и долго жал ему руку. Весь зал разразился рукоплесканиями и стал шумно скандировать: «Десять тысяч лет товарищу Мао!»

Лю Шаоци имел основания для определенного личного торжества, которое он мог рассматривать и как торжество защищаемой им политики. Мог ли он думать, что через несколько лет его, официального главу Народной Республики, объявят «черным бандитом» и будут публично предавать анафеме под крики и улюлюканье разбушевавшейся толпы! Вряд ли это могло прийти в голову и кому-либо из 1156 делегатов, собравшихся для торжественного акта в зале, который по иронии судьбы носил название «милосердного». И лишь один человек (не ему ли принадлежал единственный голос, поданный против избрания нового председателя КНР?), вероятно, уже вынашивал свои далеко идущие замыслы…

Ушел ли Мао с этого поста добровольно и каковы были его дальнейшие планы? Анализ его высказываний, а также обстановка в период ликвидации пагубных последствий курса «большого скачка» и «коммун» наводит на следующую мысль: Мао ушел сам, но под давлением неблагоприятных обстоятельств. Это был маневр, вынужденная уступка, чтобы успокоить страсти, достигшие большого накала.