Так повествует Цзян Цин. Но, как известно, женщины были бы хорошими обманщицами, если бы придерживались одной версии. Увы, Цзян Цин не ограничилась этими объяснениями и предложила еще одну версию, что еще более снижает наше доверие. Оказывается, до Цзян Цин Мао Цзэдун, если верить ее словам, был увлечен другой актрисой — Лили У. Именно она и расшатала почву под супружеством Мао и Хэ и стимулировала его желание обрести новую подругу. Его тогдашняя жена Хэ узнала о флирте Мао с Лили У и обвинила ее в том, что она расстроила ее брак с Мао Цзэдуном. Иными словами, Цзян Цин не несет никакой ответственности за развод Мао. Как видно из книги, эта тема волновала Цзян Цин едва ли не больше, чем перипетии «культурной революции». «О, женщины, — говорил поэт, — непостоянство ваше имя!» Непостоянство или суетность?..
На всех этих подробностях можно было бы не останавливаться, если бы они не проливали дополнительный свет на личность самого Мао Цзэдуна и в особенности на Цзян Цин. Мы выяснили занимательные подробности: человек, который взвалил на себя впоследствии нелегкое бремя осуществления «революционных» реформ в сфере культуры в Китае — Цзян Цин не училась даже в школе; ее политические предпочтения были связаны с оскорбленными национальными, а не с социальными чувствами; ее вхождение в КПК и выход из партии были в одинаковой мере несерьезны; ее увлечение коммунизмом чередовалось с увлечением христианством; ее актерская судьба толкнула ее к весьма низкопробным с точки зрения художественного вкуса и вполне лояльным в отношении гоминьдана фильмам. Из всего этого можно понять, отчего Политбюро ЦК КПК так отрицательно отнеслось к браку Мао Цзэдуна с актрисой, имевшей сомнительное и даже подозрительное прошлое.
Каковы были взаимоотношения между Цзян и Мао Цзэдуном? Этот вопрос имеет значение не только для понимания поведения Мао Цзэдуна в семье, но и дли объяснения той роли, которую неожиданно стала играть Цзянь Цин в ходе «культурной революции». Сама ли она выдвинула себя на эту роль при поддержке или несопротивлении председателя КПК или он в силу сентиментальной привязанности либо политических расчетов решился основать семейную «династию председателей КПК»?
Р. Уитке утверждает, что Цзян Цин мучила постоянная неуверенность в стабильности отношения Мао к ней. Эта неуверенность отчасти проистекала из-за судьбы ее предшественниц. Она знала, что Мао развелся с первой женой, которая, правда, была навязана ему родителями. Затем он женился, как казалось, по большому чувству, на дочери глубоко уважаемого им профессора. Она родила ему трех сыновей. Впоследствии она была казнена гоминьдановцами. Третью жену, которая сопровождала его во время «великого похода», он отправил в Советский Союз, а после возвращения заключил в психиатрическую больницу. Перед глазами у Цзян Цин были примеры бесчисленных разводов в высшем руководстве (у Лю Шаоци было шесть жен).
Однако неуверенность Цзян Цин коренилась не только в воспоминаниях прошлого. Она была связана с тем, как складывались ее взаимоотношения с Мао в настоящем, особенно в период, когда она так нуждалась в его поддержке. В начале «культурной революции» она бросила весь свой застоявшийся темперамент на поприще борьбы за власть, схлестнувшись с такими могучими противниками, как Лю Шаоци, Линь Бяо, Дэн Сяопин. Имела ли она твердую гарантию, что Мао поддержит ее и что ей не придется разделить судьбу других претендентов на наследование?
Мао не любил живых преемников. Выдвигая их на эту роль, он обрекал их тем самым на заклание. Почему, собственно, для Цзян Цин должно быть сделано исключение? «Как никакая другая женщина, — пишет Р. Уитке, — она в свое время совершила ницшеанский скачок через свое поколение и жила, все больше проникаясь фаустовским убеждением, что нет искусства, которым она не могла бы овладеть, что нет науки, которую она не сумела бы познать, которую она не смогла бы завоевать». Больше того, добавим мы, она прониклась убеждением, что нет политической деятельности, которая ей не была бы по плечу. В какой мере эти ее черты были стимулированы самим Мао Цзэдуном, который также был склонен к крайностям, хотя и умел тонко вести тактическую игру на противоречиях своих соратников?
Все это остается не вполне ясным.
Цзян Цин рассказала своей собеседнице о подаренной ей Мао художественной фотографии, на обороте которой она переписала то, что было неопубликованным стихотворением Мао, посвященным лично ей. Следуя традиции говорить о природе, а фактически о политике, Мао сравнил Цзян Цин с чудесной горной вершиной, почти всегда окутанной туманом, поднимающимся от реки. Лишь изредка эта вершина освобождается от тумана.