В феврале 1966 года Цзян Цин и Линь Бяо заключили частную сделку. Она предложила ему все блага, которые ему сулил союз с женой Председателя, искушенной в вопросах «культуры», в обмен на место верховного советника по вопросам культуры в армии. И Линь Бяо пошел на это. И только несколько месяцев спустя после того, как было покончено с Лю Шаоци и многими другими крупнейшими деятелями КПК, стал неизбежен конфликт между Линь Бяо и шанхайской группировкой во главе с Цзян Цин.
Получив официальные «полномочия» от Линь Бяо, Цзян Цин для начала созвала совещание по вопросам литературно-художественной работы в вооруженных силах в Шанхае.
Цзян Цин прибыла в назначенное время. На ней была мужского покроя солдатская одежда, какую она носила все годы «культурной революции». Очутившись перед морем солдатских голов, она заговорила извиняющимся тоном, вызывая в воображении традиционный образ самоотверженной китайской женщины. В последние годы слабое здоровье мешало ее работе, и она недостаточно усердно изучала идеи Председателя Мао. Правда, это она составила проект доклада для X пленума, где устанавливались принципы обновления культуры, но Председатель три раза переделывал его, прежде чем отдать в печать. В этом докладе, напомнила она слушателям, подчеркивалась необходимость развязать классовую борьбу по всей стране, укрепить пролетарскую идеологию и ликвидировать буржуазную. Последнюю она презрительно назвала «черной линией 30-х годов». Эта линия включала такие «грехи», как «правдивое описание», «широкий путь реализма», «углубление реализма», «нейтральные персонажи», «нелюбовь к запаху пороха». «Нужно осудить не только эти буржуазные ошибки, но и русских буржуазных литературных критиков — Белинского, Чернышевского и Добролюбова, а также театрального деятеля Станиславского», — заявила Цзян Цин.
Нужно вырвать монополию из рук профессиональных критиков, лишенных верной ориентации и не обладающих достаточным боевым духом, и передать это дело в руки масс. «Мы должны изменить свой литературный стиль, поощрять сочинение коротких популярных статей, превратить критику произведений литературы и искусства в кинжалы и ручные гранаты и умело пользоваться ими в рукопашном бою… Мы против запугивания людей терминологией и жаргоном. Только так мы сможем разоружать самозванных литературных критиков и искусствоведов», — вещала Цзян Цин.
В предисловии к своим «Неприятным пьесам» Бернард Шоу писал: «Каждый деспот, чтобы сохранить душевное здоровье, должен иметь хотя бы одного непокорного подданного. Даже Людовик XI терпел своего исповедника, который отстаивал духовного владыку против владык мира сего. Демократия отняла скипетр у деспотов и вручила его суверенному народу; но и у этого нового владыки есть свой исповедник, а именно — критика. Критика не только полезна с медицинской точки зрения, — она приятна толпе еще и потому, что утоляет ее кровожадность своими гладиаторскими боями; ее зависть — своими нападками на великих людей; ее потребность в преклонении — хвалой, которую им возносит. Критика говорит вслух то, что всякий хотел бы сказать, но не смеет, а если и смеет, то не может по недостатку уменья. Ее иконоборчество, ее призывы к бунту, ее кощунства вызывают приятный трепет даже у тех, кого не шокируют; таким образом, критик соединяет в себе исповедника и придворного шута»
1.Удивительно точное суждение, но оно отражает лишь ограниченный опыт западной цивилизации. «Культурная революция» в Китае через посредство таких деятельниц на поприще критики, как Цзян Цин, дала нам модель отношения к этому предмету, рожденному в лоне традиций восточных цивилизаций. Здесь тоже, поощрялась и даже культивировалась критика, поощрялось участие масс в этом занятии. Но объект критики был строго определен самим верховным властителем: то были люди и идеи, отданные им самим на заклание широким массам. Тем самым достигалась двоякая цель — удовлетворялся критический аппетит масс и еще более возносилось в Поднебесной «красное солнышко» — Мао Цзэдун. Надо отдать должное Цзян Цин, она поднаторела в роли подобного возбудителя критических настроений широких масс.
К началу лета 1966 года позиции Цзян Цин были сильны, как никогда. В феврале ее официально назначили советником по культурной работе в армии. Цзян Цин постепенно стала обретать политический опыт общения с массами. Но опыт этот был весьма своеобразным. Здесь ей трудно было опереться на образец поведения Мао Цзэдуна, который давно уже не выступал перед народом. Все последние десятилетия он выступал почти исключительно на совещаниях партийных, военных деятелей, представителей интеллигенции и т. д. Даже во время «культурной революции», когда Мао находился перед восторженными хунвэйбинами, он ограничивался, как правило, многозначительным молчанием, что, естественно, вызывало бурю восторгов…