Мар. Меч императора

Всего несколько секунд… какая-то пара слов… а для участников разговора, оказывается, прошла целая вечность. За эти секунды можно и поссориться, и помириться, обрести друга и заполучить преданного врага. От пары слов, бывало, люди умирали. Воскресали. А потом так же быстро теряли надежду, без которой все остальное теряло смысл.

Вот и у меня в тот миг вся жизнь пролетела перед глазами.

Секундное осознание – как небо, внезапно обрушившееся на плечи. Как ядерный взрыв, в мгновение ока разметавший по свету некогда величественные города, людей, дома… все, что когда-то мне было дорого. И вот, когда дым развеялся, земля перестала уходить из-под ног, а сквозь тучи взмывшего в небо пепла пробился слабый солнечный луч, ты вдруг осознаешь себя стоящим посреди объятых пламенем развалин и с болью понимаешь, что старого мира больше нет.

Поняв, что в моем мире и впрямь не осталось жизни, я прерывисто вздохнул, отнял от пылающей грудины потяжелевшую ладонь и, больше ни на кого не глядя, принялся спускаться по лестнице. Теперь я понимал, почему император прибыл сюда один. И почему до сих пор никто так и не примчался, чтобы отправить меня на эшафот. В этом не было необходимости – сейчас я убивал себя сам. А магическая печать, до которой только сейчас дошло, что же именно я натворил, усиленно в этом помогала.

Пока я медленно спускался в сад, она с неистовой яростью выжигала на моей груди клеймо предателя. Распалившись до предела, на этот раз она не ограничилась лишь одним местом – обжигающе горячие дорожки, словно капли расплавленного металла, так же убийственно медленно поползли по коже, оставляя за собой дымящиеся следы.

Я тлел, словно старая книга от упавшего сверху раскаленного уголька. Невыносимое чувство вины ядовитым пламенем жгло меня изнутри. Сперва оно спалило в моей книге первую страницу, заставив ее рассыпаться пеплом. Затем иссохшая от времени бумага стала чернеть и обугливаться дальше…

Постепенно уголек погружается все дальше. Зияющая дыра вокруг него становится глубже. Тлеющие края прямо на глазах скукоживаются и сворачиваются, неумолимо обращаясь в прах. Но книга по-прежнему не сгорает. Надежный переплет не позволяет раньше времени выпасть затрепетавшим от страха страницам. А если чья-то твердая рука накроет образовавшуюся дыру тяжелой обложкой, то при случайном взгляде никто и не поймет, что на самом деле творится внутри.

Я шел мимо людей, глядя прямо перед собой и каждый миг чувствуя, как неумолимо сгораю страница за страницей. Грызущая изнутри боль как кислота, которой нет разницы, что разъедать – плоть или душу. Я плавился, с трудом держа спину прямо. Кажется, даже улыбался. Но с кем я здоровался… кому издалека кивал… не помню, потому что в тот момент перед глазами висела кровавая пелена, а единственной мыслью, которая меня удерживала в вертикальном положении, было странное, иррациональное желание уйти достойно.

Зачем расстраивать господина губернатора известием о свежем трупе на красивом газоне?

Зачем пугать гостей и омрачать радость молодых видом моего искалеченного тела?

Да и графа следовало успокоить. Я ведь предупредил его, что уеду? Ну так и пусть его сиятельство искренне верит, что я исполнил обещание и, приняв предложение знакомого мага, уехал из Каррага в поисках лучшей доли.

Само собой, потом он спросит у губернатора: что это был за тип, которого даже господин военный инспектор не смог осадить? Если к тому времени Роадор эль Нур все же догадается, кто именно почтил присутствием его дом, то его сиятельство, полагаю, успокоится. Как минимум, поостережется дальше задавать вопросы, потому что спорить с императором ему уж точно не следовало. Ведь у графа есть сын. И если не ради собственного спокойствия, то хотя бы ради него командиру не стоило добиваться правды.

Не знаю как, но выбравшись из расцвеченного яркими огнями сада, я на одеревеневших ногах дошел до ворот и, ощутив очередную волну поднявшегося изнутри жара, был вынужден ненадолго остановиться. Прислонившись спиной к какому-то дереву, я вцепился пальцами в душивший меня воротничок, но сорвать не смог – не хватило сил. Задыхаясь от боли, я тщетно царапал пальцами горло, пытаясь нащупать намертво пришитые пуговицы, но руки вдруг сталь слабыми, неуверенными. Струящийся по лицу пот то и дело заливал глаза. Затем подо мной отчаянно зашаталась земля. И сам не знаю, как я добрался до вереницы стоящих возле крыльца экипажей, а затем ввалился в ближайший и буквально рухнул внутрь, донельзя удивив этим лошадей.

– Господин офицер, что с вами? – осторожно поинтересовался заглянувший внутрь совсем еще молодой кучер.

– Да пьяный, наверное. Перебрал, – раздались снаружи неуверенные голоса. – К утру здесь таких будет каждый второй.

С трудом протолкнув в горящие легкие глоток свежего воздуха, я нашарил непослушными пальцами мешочек на поясе и, с трудом отвязав его, бросил на улицу.

– Гони. Из города. Живо, – прохрипел я, сворачиваясь на обитом тканью полу, как замученный пес.