Марафон со смертью

— Нет, ты такого и представить себе не можешь! На эту должность назначили старого зажравшегося козла, который готов лизать задницу каждому, кто в этот конкретный момент наверху. Когда-то он восхвалял прелести коммунистического завтра и воспитывал молодежь в духе идеалов марксизма-ленинизма, потом стал первым рупором демократии, обратившись к своеобразной тематике — проституции и наркомании. Теперь стал борцом за идеалы нашего президента, гневно обличая всех, кто ставит нашему «батьке» палки в колеса. Но самое противное — методы, какими он действует. Более подлого, более паскудного человека на его месте трудно себе представить.

— И что, все такие?

— Практически все. Еще один главный редактор — старпер из номенклатуры еще коммунистических времен. Следующий — из обыкновенных, ничем не примечательных журналистов, получил должность пресс-секретаря предыдущего премьера и тут же прыгнул в кресло главного редактора совминовской газеты. Еще один его коллега в принципе человек нормальный и умный, но хребет у него уже сломан — у каждого из нас ведь есть дети, а если он полетит со своей должности, то баксов двести в месяц потеряет как минимум.

— То есть ты хочешь сказать, что вам просто не дают, не разрешают написать так, как можно и нужно?

— Да, — Михась согласно кивнул и снова наполнил рюмки водкой, — нам, Микола, предложили правила игры, которые пришлось принять. А ты видел когда-нибудь «Свободу» или «Белорусскую деловую»?

— Видел. Они-то другие!

— Половина… да нет, семьдесят пять процентов подписей там — псевдонимы. Мы же все там печатаемся понемногу — не столько зарабатываем, сколько изливаем душу. Тебе не показалось, что эти газеты слишком злые, слишком безапелляционно-критические?

— Да.

— Естественно! Если все время молчишь и лишь потом высказываешься — сам понимаешь, как скажешь и что скажешь… — Михась поднял рюмку. — Ладно, Коля, надеюсь, ты кое-что понял про журналистику в нашей стране, ведь тебе тоже, насколько я врубился, предстоит работать в этой системе. А потому давайте выпьем — за нас, за то, чтобы наступили лучшие времена.

— Давайте!

Все дружно опустошили рюмки, энергично и с чувством чокнувшись.

Коля именно такого ответа и ожидал, поэтому особого удовлетворения не почувствовал — вопросы оставались.

— Михась, а радио, телевидение?

— Там еще хуже — там контроль ого-го! Знаешь, например, что на белорусском радио те, кто работает в эфире, подразделяются на три категории? — Михась разговорился, а так как тема действительно была весьма актуальной и животрепещущей для всех журналистов, то теперь к их разговору прислушивался весь столик, иногда реагируя возгласами, невнятными междометиями или тихими комментариями.

— Что за категории? — заинтересовался Николай. Приехав в Минск, он подумывал поработать в новой роли — в качестве журналиста электронных средств массовой информации. Поэтому теперь все связанное с местными радио и телевидением его особенно интересовало.

— Первая, самая многочисленная категория так называемые «рабы» — ребята не имеют никаких прав. Прежде чем выйти в эфир, их материал читают и слушают и главный редактор программы, и редактор студии, и кто-то из администрации, кто курирует данную редакцию. И не дай Бог журналисту спороть в эфире какую-нибудь отсебятину, хоть на букву отклониться от написанного заранее текста — наказание будет суровым, неотвратимым и моментальным! Эти «рабы» скромно получают согласно своим тарифным ставкам, отламывают процент от рекламы и в общем довольствуются примерно ста пятьюдесятью долларами в месяц.

— Сто пятьдесят баксов в месяц? Негусто, — разочарованно протянул Самойленко, с улыбкой взглянув на Наташу. — Ты бы меня с такими «бабками» из дому выгнала, правда?

— Ой, иди ты! — отреагировала жена, обиженно отвернувшись.

— Следующая категория уже покруче — им тоже нужно читать текст информации с бумажки, заранее вычитанной и выверенной, но разрешены и импровизации — о погоде, о музыке, о всяких прочих подобных штучках, которые не будут затрагивать ничьи интересы. Эти ребята обычно работают в прямом эфире, а так как сейчас подобная форма работы на радио весьма популярна, без определенной доли свободы, без импровизации им не обойтись.

— Ну, это понятно.

— Впрочем, — Михась подмигнул Коле, — ты и сам, наверное, почувствовал — говорит-говорит ведущий по-человечески, а как только о политике, так сразу и голос меняется, и фразы становятся, как… — он на мгновение замолчал, подыскивая нужное сравнение, — как из официального сообщения пресс-службы администрации президента.

— Точно, — согласился Коля.

— Вот. Эти ребята получают уже побольше «рабов» — слушатели их уважают, а так как какую-то свободу слова в эфире они все же имеют, то, значит, нуждаются и в «прикорме» от руководства — до трехсот долларов в месяц с премиальными они получают.

— Ну, это и впрямь уже ничего, — Колино лицо, наверное, приняло слишком уж довольное выражение, поэтому теперь уже Макс поспешил вмешаться: