Марафон со смертью

— Не надо? — снова переспросила она, и он ощутил, как ее рука поползла по его груди, опускаясь все ниже и ниже, туда, где помимо его воли природа брала свое, заставляя его плоть расти.

— Рита! — чуть ли не вскричал он, резко отодвигаясь. — Не надо нам этого делать.

— Почему?

— Почему? У меня есть жена, я ее люблю…

— Но я же говорила тебе уже, что не собираюсь ее отнимать у тебя…

— Я знаю. Но я не могу.

— Врешь, — она все-таки добралась до его плавок, слегка пожав то, что там пряталось. Точнее, сейчас это «что-то» уже не пряталось в плавках, а рвалось наружу изо всех своих могучих сил.

— Рита, перестань. Я прошу тебя. Не надо.

Коля уже не просто уговаривал ее — он буквально взмолился, испугавшись, что еще мгновение, и он не сможет выдержать этой пытки.

В отчаянии он вскочил с кровати, готовый выбежать из комнаты, спрятаться от этой женщины где угодно — ночевать на улице в конце концов.

Но в этот момент в темноте с кровати раздались какие-то странные звуки.

Николай прислушался, пытаясь понять, плачет она или смеется.

Он подошел к постели и включил свет.

Рита лежала, зарывшись головой в подушку, захлебываясь в сдавленных рыданиях, и голая спина ее вздрагивала, жалкая в своей беззащитности.

Подчиняясь странному чувству, он опустился рядом с Ритой на постель и провел по ее спине своей широкой теплой ладонью — провел так, как гладят не обнаженную женщину, а обиженного ребенка, успокаивая и жалея его.

— Рит, ну что ты? Перестань.

Она вдруг подняла заплаканное лицо от подушки и посмотрела на него злобно, с ненавистью, скривив рот в жуткой гримасе.

— Жалеешь?

— Дура.

Он ответил так спокойно, что это подействовало на Риту сильнее любого крика. Она расплакалась еще пуще, безутешнее, и Коле ничего не оставалось делать, как сидеть рядом с ней, поглаживая ее, стараясь успокоить.

— Хочешь воды?

— Нет.

— А все-таки выпей, будет легче.

— Принеси тогда вина с кухни, — Ответила она сквозь рыдания.

Когда он вернулся со стаканом холодного: вина, Рита уже успокоилась. Она лежала теперь на спине, укрытая одеялом до самого подбородка, и даже попыталась ему улыбнуться, но красные воспаленные глаза выдавали ее.

Она залпом выпила протянутое ей вино и в тот момент, когда Николай хотел забрать пустой стакан обратно, вдруг схватила его за руку:

— Коля, прости меня.

— Ну что ты в самом деле… — он даже смутился — на мужчин все же сильно действует женская слабость.

— Прости. Я дура.

— Да нет, ты просто устала.

— Я устала, но не от того, от чего ты думаешь. Я устала жить одна. Я ведь наврала тогда, в автобусе. Это я одинока, а Жанка замужем. Мне смертельно надоело жить одной, как сычу, в своей квартире, перебиваясь случайными ласками случайного ухажера. Ты меня хоть понимаешь?

— Я сам был слишком долго одинок. Так что, мне кажется, я тебя понимаю.

— Это так страшно… Ради чего я все делаю? Ради чего живу? Ради чего зарабатываю и коплю деньги? Ведь у меня даже детей нет… А у тебя есть?

— Скоро будет.

— Жена у тебя беременная?

— Да.

Она тяжело вздохнула.

— Хороший ты парень, Николай, очень хороший. Повезло ей с тобой здорово. Она это хоть понимает?

— У всех у нас есть недостатки.

— Конечно… Ладно, прости.

— Рита, это ты меня прости.

— А тебя-то за что?

— Ты — хорошая женщина. Я это чувствую. Ты… Ты не расстраивайся. Ты еще обязательно встретишь…

— Своего?

— Пусть своего. Я хотел сказать — ты обязательно найдешь смысл жизни. Понимаешь?

— Ладно, хорош рассуждать, — она со вздохом повернулась к нему спиной. — Выключай свет и давай спать. Завтра день тяжелый…

* * *

Судя по ее ровному дыханию, уснула она быстро, а Николай еще долго ворочался на своей половине кровати, не в силах побороть бессонницу.

Мысли о Наташке, безотчетная тревога за ее здоровье, мечты о скором рождении дочери нахлынули на него, отогнав сон, заставляя его чуть ли не выть от своего одиночества в этой далекой прекрасной Италии.

Ему уже не был интересен его репортаж.

Его больше не занимали механизмы зарабатывания денег рыночными спекулянтами.

Ему было теперь наплевать на качество закупаемого в Италии товара.

Он хотел одного — быстрее вернуться домой…

IV

Самойленко вернулся домой вовремя — дочь родилась спустя неделю после его приезда. При росте сорок девять сантиметров она весила три восемьсот — лучшего и желать не стоило, как объяснили ему в роддоме.

Коля с радостью окунулся в заботы молодого отца, страшно жалея теперь о том, что поддался на суеверные причитания Наташки и не привез из Италии дочке одежду, коляску, погремушки.

Зато перед самой выпиской Наташи и Лены, как назвали они дочурку, из роддома, хлопоча ночью на кухне (он умел печь замечательные торты, а вдохновение на кулинарной ниве приходило почему-то именно ночью) и ожидая, когда пропечется очередной корж, он вдруг с улыбкой осознал, что последние хлопотные дни прошли именно так, как представлял он себе в мечтах.

Была и бессонная ночь под стенами роддома. И тревожное ожидание. И безмерное счастье вдруг объявленного отцовства.