Марафонец

– Извините, – наконец пробормотал он.

– Так ты не скажешь мне, чем я могу тебе помочь? У тебя ведь какие-то неприятности...

– А я не говорил, что у меня неприятности, вообще ни про какие неприятности я не говорил.

Бизенталь поставил чашку на столик и принялся расхаживать по комнате.

– Ну полноте, сэр, мы с вами не маленькие, все понимаем, поэтому я склонен думать, что ты сделаешь мне такую милость и расскажешь о своей беде, коли уж разбудил в пять утра. Сам подумай: меня будит жена, ее разбудил ночной сторож, которого, надо полагать, ты стуком в дверь выдернул из сна. Что просят передать? Какой-то паренек, одетый только в пижаму, не может заплатить за такси – не окажу ли я содействие? Я интересуюсь, какое имя у этого лунатика, нахожу, что это мой студент, а также сын очень близкого друга. И вот, поставленный перед таким фактом, я иду вниз, плачу таксисту, мы поднимаемся ко мне, я интересуюсь, что же в конце концов произошло, а ты отвечаешь: ничего, можно воспользоваться вашим телефоном? Пожалуйста. Заметь, Леви, я всегда отдаю должное там, где следует, ты не забыл сказать «пожалуйста».

– Извините, сэр, я сюда пришел с определенной целью, но рассказывать о своем положении не входило в мои планы. Не входило в мои планы и брать деньги у вас, но мне надо было расплатиться с парнем: он полусонный курсировал по Двадцать второй авеню у доков, и если бы я не выбежал перед его машиной на дорогу, он ни за что бы не остановился. Не знаю, верит ли он в привидения, но меня принял за одно из них и все время повторял: «Да, сэр, да, сэр», выслушал ваш адрес и мигом привез сюда. По некоторым причинам я смог приехать только к вам, но это просто здорово, как вы ко мне отнеслись, большое вам спасибо.

– Что еще я могу сделать для тебя?

– Одолжите немного денег – долларов двадцать, если можно.

– Бумажник у меня еще при себе. – Бизенталь достал из кармана халата бумажник и протянул Леви двадцатку. Тот кивнул благодарно.

– Теперь все? – спросил профессор.

– Нет. Мне бы не помешал какой-нибудь старый плащ: я чувствую себя просто идиотом, шатаясь в этой пижаме.

– В шкафу фойе висит плащ, заберешь, когда будешь уходить. Теперь все?

– Да, сэр.

– Ну ладно, а теперь говори, зачем пришел сюда?

– Зачем я пришел сюда? – мягко повторил Леви и пожал плечами.

– Представь себе, что это твой устный экзамен, – сказал Бизенталь, – представь, что нужно рассказать что-то из истории.

– Хорошо, сэр. – Леви встал, подошел к окну, взглянул на Риверсайд-парк. – У вас отсюда великолепный вид.

– Особенно после восхода солнца, – ответил Бизенталь.

Леви рывком повернулся к нему.

– Я действительно способный, профессор, может, у вас не будет возможности проверить это, и я знаю, что выгляжу сейчас идиотом, но верьте мне, у вас еще не было такого ученика, как я, особенно в том, что касается книг... То, что я скажу, покажется вам бессмысленным, но когда чувствуешь, что у тебя есть кое-какие мозги, очень раздражает, если не можешь выстроить простую логическую цепь. До смерти отца я был в семье дурачком. Мне было только десять, но я чувствовал: все мои учителя знают, что мне очень далеко до Дока...

– Дока?

– Генри Дэвид – мой брат, первые три года в Йеле он учился лучше всех на курсе, ни у кого не было в семестре столько отличных оценок, сколько у него. Док был очень умный, он хотел стать важным, великим юристом-адвокатом, эдаким защитником униженных, чтобы поражать тиранов. Доку было двадцать, когда умер отец. В его выпускной год у него все пошло прахом: это ведь дерьмово, если твой отец вдруг убивает себя. Как-то незаметно я стал защитником обиженных, а он – денежным мешком. Мы по-разному реагировали на одно и то же событие – на выстрел. А этот тип, который знал Дока, сказал мне сегодня: «Твой отец ведь был виновен». Тогда я ему выдал все. Сполна, можете мне поверить. Но теперь понимаю, что это так сказал Док: видимо, так считал и сам Док. Из-за этого он и пошел своей дорогой, а я своей... Теперь мне надо, чтобы вы мне сказали: мой старик, он был виновен?

Бизенталь закрыл глаза.