Вскоре Гордас решил возобновить физические занятия. Молодое и крепкое тело требовало движения, к тому же после тренировок голова становилась ясной и настроение значительно улучшалось. Также он разработал собственные циклы упражнений, позволяющие максимально нагрузить и утомить мускулы, а это уже способствовало хорошему сну.
Гордас даже составил что-то вроде графика тренировок, а на свободном от надписей кусочке стены у самого пола начал отмечать зарубками дни своего заключения. Так продолжалось пару недель, но потом… потом…
Однажды утром он понял, что больше не хочет отжиматься и стоять на руках, опираясь на стену. Или это случилось вечером… Сквозь окошко темницы сверху падал ровный свет, который чуть приглушался на ночь, но был явно искусственного происхождения.
«Меня держат здесь как подопытного зверька, не пойму, то ли сами хотят чему-то научиться, наблюдая за мной, то ли хотят меня научить. А, может быть, и то и другое…».
Время потянулось медленно и скучно, и каждый раз открывая глаза после сна, Гордас спрашивал себя: «Зачем я здесь?»
Иногда ответ находился в надписях на потолке.
Иногда Гордасу снились сны – удивительно яркие и реальные. Он видел себя в кабине межпланетного корабля, а к его плечу прижималась женщина с длинными русыми волосами, вот только какого цвета у нее были глаза… голубые… карие… А потом вместо женщины он видел умирающего волка, и ведь тот пытался о чем-то поведать человеку своей звериной песней.
Но в стекло звездолета уже бился огромный ворон, чей клюв мог запросто расколоть мегапластик огнеупорного барристического стекла. Даже в гермошлеме курсант мог слышать каркающий хохот очередного монстра своего воображения.
Гордас вскакивал с твердого лежака весь мокрый от холодного липкого пота, тело начинало мелко дрожать, в душе закипала ярость. Ему хотелось собственными руками разбить эти немые бесстрастные стены и выбраться наружу. Хотелось бороться за свою свободу и даже убивать тех, кто по извращенной прихоти посадил его на эту невидимую цепь, желая испытать душу.
За девяносто девять дней Гордас изведал множество самых противоречивых эмоций: скуку и смирение, злость и отчаяние, жалость к себе и тоску по тем, кого не смог уберечь на своем пути. Память навязчиво воскрешала самые мельчайшие подробности прошлой жизни, и встреча с женщиной из Дейкос теперь казалась не более чем светлым пятном на пестрой карте большого путешествия – от рождения и самосознания до «каменного мешка».
Разглядывая себя в подобие каменного зеркала, Гордас часто тер глаза, потому что каждый раз видел нового человека – то улыбающегося мальчика, то влюбленного юношу, а порой измученного узника или сурового воина, а, может, и мудрого седовласого старца.
«Неужели это все я один? Это все есть во мне и только ждет своего часа, как зерно в земле ждет приказа расти и тянуться к свету, пока корни глубже и глубже пробираются в темноте, раздвигая холод и мрак…».
На сотый день одиночного заключения к Гордасу спустился отец.
— Приветствую тебя и рад сообщить, что совсем скоро ты станешь одним из нас.
— Я готовился к этой минуте почти с рождения - я хочу быть равным тебе.
Шалок старший одобрительно кивнул, проводя своим браслетом по зеркалу на стене. Чуть ниже полированной поверхности большой кусок камня пришел в движение и выдвинулся вперед, а позже со скрежетом откатился в сторону. Кто-то из обслуги извне, возможно, сам механизм хитроумных стен тут же выкатил на середину камеры низкий столик, где находилась чаша с раскаленными брусками.
— Ты уже выбрал изречение, которое останется на твоем теле?
Гордас улыбнулся и медленно стянул с худого тела поношенную рубашку.
— Это задание оказалось самым простым… отец.
На второй день после заключительного испытания Гордас Шалок был направлен в штаб Приморского округа для постановки на учет в качестве младшего офицера. Скоро в его распоряжении будет личный особняк и предоставится возможность обзавестись семьей. Есть все предпосылки в скором времени добиться повышения по службе, ступая след в след за отцом, но Гордас уже не хотел повторять его судьбу.