Маракотова бездна

Комната, в которой теперь очутился совершенно ошеломленный всем виденным Роберт, оказалась, может быть, не столь богатой, но еще более роскошно обставленной, чем те, в которых он уже побывал. По пышному восточному ковру в обдуманном беспорядке были разбросаны козетки, обитые светло-красным плюшем. Тут стояли также мягкие кушетки, оттоманки, диваны, американские качалки — удобная мебель на любой вкус. Одна из стен была стеклянной, за ней, очевидно, был роскошный зимний сад. В дальнем конце комнаты находился двойной ряд золоченых стендов с множеством последних номеров различных журналов. По обе стороны украшенного мозаикой камина на специальных полках расположились десятки всевозможных курительных трубок: английские черешневые, французские терновые, немецкие фарфоровые, резные пенковые трубки, трубки из душистого кедра, восточные наргиле, турецкие чубуки и два больших кальяна в оправе из золота. Вдоль стен висели в три ряда небольшие закрытые ящички; на каждом из них была табличка из слоновой кости с обозначением сорта табака. Выше помещались шкафчики побольше из полированного дуба — в них были сигары и папиросы.

— Испытайте-ка мой дамасский диван, — пригласил хозяин, сам усевшись в кресло-качалку. — Он сделан поставщиком самого султана. Турки отлично понимают, что такое комфорт. Я заядлый курильщик, мистер Макинтайр, поэтому тут я мог давать советы архитектору, здесь все больше по моему вкусу, чем в остальных помещениях. В картинах, например, я ровно ничего не смыслю, как вы могли бы убедиться очень скоро. А по части табака я, смею сказать, могу подать неплохой совет. Вот, скажем, эти. — Он вытащил несколько больших сигар, отлично свернутых, мягкого, светло-коричневого оттенка. — Несколько необычные. Попробуйте.

Роберт закурил предложенную ему сигару и с наслаждением откинулся на пышные подушки, разглядывая сквозь голубые душистые облака дыма загадочного человека в грязной куртке, который о миллионах говорил так, как другой говорит о шиллингах. Бледное лицо, грустный, усталый взгляд, понурые плечи — казалось, он сгибался под тяжестью собственного богатства. В его разговоре, в манере держаться сквозило что-то вроде немой мольбы о прощении, какое-то чувство виноватости, что так не вязалось с могуществом, которым он обладал. Вся фантастическая встреча чрезвычайно заинтересовала и взволновала Роберта. Его душа артиста нежилась в атмосфере неслыханной роскоши и комфорта; он отдавался чувству покоя и полнейшего довольства, какого никогда доселе не испытывал.

— Что же мы выпьем — кофе, рейнвейн, токайское? Или, может быть, что-нибудь покрепче? — спрашивал Рафлз Хоу, протянув руку к выступавшей из стены доске с клавишами, напоминавшей клавиатуру рояля. — Рекомендую токайское. Меня снабдил им поставщик австрийского императора, и, полагаю, лучшие вина достались не императору, а мне.

Он дважды нажал клавишу на доске. Через несколько секунд, резко щелкнув, одна из планок в стене откинулась, в образовавшемся отверстии оказался небольшой поднос, на котором стояли два высоких узких бокала венецианского стекла, наполненные вином.

— Механизм, как видите, действует неплохо, — сказал Рафлз Хоу. — Совершенно новое устройство, насколько мне известно. Видите, на клавишах написаны названия различных вин? Нажав на клавишу, я включаю электрический ток, под действием которого кран в погребе останется открытым ровно столько, сколько необходимо, чтобы наполнить стоящий под краном бокал. Бокалы помещаются на вращающемся цилиндре, так что один бокал всегда стоит наготове под краном. Затем он движется по пневматической трубе, которая приводится в действие тяжестью наполненного вином бокала. Не правда ли, забавная выдумка? Но, боюсь, я нагоняю на вас скуку всеми этими пустяками. Просто это моя слабость — механизировать все, что можно.

— Напротив, я преисполнен любопытства и изумления, — с жаром заверил его Роберт. — Мне кажется, будто меня вдруг перебросили из старой, прозаической Англии куда-то на Восток, во дворец джиннов. Если бы я не видел все это собственными глазами, я бы не поверил, что можно все так устроить, так освободить жизнь от тысячи ее досадных, мелких неудобств.

— Я покажу вам еще кое-что достойное внимания, — сказал Рафлз Хоу. — Но отдохнем здесь несколько минут, мне бы хотелось немного с вами побеседовать. Ну, как сигара?

— Превосходна!

— Она была свернута в Луизиане еще во времена рабства. Теперь таких уже не делают. Человек, продавший их мне, не знал подлинной их стоимости. Я купил эти сигары по нескольку шиллингов за штуку. А теперь я хотел бы попросить вас об одном одолжении, мистер Макинтайр.

— Буду очень рад.

— Теперь вы более или менее ясно представляете мое положение. Я здесь совершенно чужой. С людьми из зажиточных классов у меня мало общего. Я не светский человек. Я не люблю наносить визиты, не люблю принимать визитеров. Я ученый-любитель, человек самых скромных потребностей. У меня нет ни малейшего стремления блистать в обществе. Вы меня понимаете?

— Да, разумеется.