Маранта

Когда нас грязных и измученных высыпали из телеги, смотритель приюта схватился за голову, но место нашлось для всех, каждый был отмыт и накормлен в этот же день.

И потянулись для меня годы жизни за приютским забором. Грех сказать плохое о том времени. Да, мы не знали обуви, и наша одежда висела лохмотьями, но нас кормили и учили, как могли. Девочек — стряпне и шитью, а мальчишек всяким простым ремёслам. Тот, кто хотел, мог научиться грамоте, но таких было немного, и я оказалась среди этих немногих. А ещё, меня и нескольких моих подружек стали привлекать мальчишеские уроки воинского искусства, которые преподавал старый одноглазый охотник.

Поначалу нас оттуда гоняли, потом ради смеха дали попробовать стрельнуть из лука и помахать мечом, а в конце концов стали учить наравне со всеми. В двенадцать лет я уже кое-что умела, а однажды в приют явился толстый мордатый дядька и долго беседовал с нашим учителем. Они часто посматривали в мою сторону и, в конце концов, этот толстяк подозвал меня к себе и спросил, не хочу ли я пройти настоящее обучение в школе воинов? Я обрадовалась и сразу согласилась, дурёха.

Это было особое заведение, которым заправляла женщина без имени. Её называли просто — Наставница. Вот, где мне показалось небо с овчинку! В эту школу, кроме меня, взяли только двух парней из нашего приюта, из девочек туда попала я одна. Через пару месяцев обоих парней отчислили, а я осталась. Короче, поначалу это был ад. Нас учили не просто владеть оружием, а убивать любыми предметами и голыми руками. Приучали бестрепетно переносить сильную боль, голод, жажду, унижение. За малейшую провинность или просто за плохо выполненное задание нас нещадно пороли, лишали еды и сна. Выдержали немногие. Зато уже к шестнадцати годам мы превратились в боевые машины, способные в одиночку противостоять целому отряду хорошо вооружённых и обученных воинов.

— Я знаю про эту школу.

Золас протянул руку к кувшину и налил всем вина.

— Я тоже про неё слышал, — сказал трактирщик, заворожено слушающий рассказ Маранты. — Но, кажется, её больше нет?

— Да, её больше нет, — ответила девушка и отхлебнула из своей чаши. — Её закрыли по приказу Лоргина.

— Ещё бы! — пояснил Золас с видом знатока. — Ведь там готовили наёмных убийц, и делали это под самым носом у властей. Эту школу не просто закрыли, её разгромили.

— А ты откуда знаешь? — Маранта взглянула на него с подозрением.

— Я участвовал в этом, — был ответ.

В повисшей над столом тишине громом прогремела выроненная девушкой чаша.

— Так ты…

— Тогда я служил в Гвардии Лоргина и был в чине капитана. Существование этой школы несло угрозу государству, и Лоргин был совершенно прав, когда приказал её ликвидировать. Да, помнится, немало народу полегло, прежде чем мы смогли нейтрализовать старших и запереть младших адептов, но хуже всего было драться с вашими учителями. Один этот толстяк положил человек пять моих воинов, прежде чем мне удалось всадить ему в лоб арбалетный болт. Что он у вас преподавал?

— Он ничего не преподавал, он только выискивал, где мог, самых способных детей и привозил в школу.

— Нда. А вот тебя я среди пленников не помню.

— Это потому, что я и ещё несколько наших, сбежали вместе с Наставницей, пока вы там вязали остальных. К тому времени я входила в узкий круг избранных состоящий из «лучших из лучших».

— Подумать только, какие мы важные!

— Ну да, а выражалось это в том, что с нас втройне спрашивали и в десять раз больше гоняли.

— А что было дальше? Я знаю, что в Гвардию ты вступила в восемнадцать лет. Где болталась ещё два года?

— Мы тогда уехали из столицы и поселились в пограничном городе. Наставница открыла там трактир, в котором мы все поначалу работали, ну а потом разбрелись кто куда. Я вот в Гвардию вступила.

— А я вот как раз тогда из неё вылетел!

Золас сказал это таким голосом, словно сообщил что-то весёлое, но в глазах у него сверкнули недобрые искры.

— Я вот не никак не пойму, — спросил трактирщик, — как же случилось, что такой опытный воин, как вы, Маранта, попал в лапы королевских палачей, дал себя связать и всякое такое…

— Я думаю это сделал кто-то из наших, — ответила девушка задумчиво. — Почерк моей старой школы. Только врядли это кто-то из тех, кого я знала. У Наставницы были способные ученики и до и после меня.

— Так она не бросила своё занятие?

— Не бросала, пока не умерла в прошлом году. Я ведь до конца навещала её при каждом удобном случае. И каждый раз она учила меня чему-то новенькому.

— Любопытно чему такому она могла тебя ещё научить? — полюбопытствовал Золас.

— Не всё, знаешь ли, предназначено для мужских ушей.

— Понятно! Проехали. Теренций, достань-ка ещё кувшинчик!

Последняя реплика была обращена к трактирщику, который тут же исполнил просьбу.

— Пожалуй, я вас оставлю. — сказал он, берясь за корзинку, с которой пришёл в тайное убежище. — Дела, знаете ли. Моё отсутствие не должно быть замечено. Скажите только на прощанье, что вы всё-таки собираетесь делать с этим знаменем?

— Я же говорил — в печку!

— М-мм, такая хорошая ткань…

— Ну, так возьми его себе на половик!

— Идёт!