Он говорил, выплевывая слова и резко дергая головой.
— Ко мне приходила твоя мать, — ответил белый.
— Тогда скажи, как ее звали, — потребовал Марат.
— Камила Шудри, — не задумываясь, ответил Ульрих.
Его мать. Она пыталась что-то для него сделать. Она искала его отца. «Кстати, — прошептал голос Намон у Марата в голове, — ее кукла вуду рассказала мне о том, как ты ее убивал». «Заткнись», — беззвучно крикнул Марат голосу. Старуха захохотала.
Подросток посмотрел на белого.
— Твой Фахид мог узнать это у Роберта, — заявил он.
«А мог у учителя школы, когда тот шел за закрытым гробом черного мальчика, — сообщила Намон. Она явно не собиралась молчать. — Помнишь, как они все жалели его? Тебя так не пожалеют. Если они докажут, что это ты убил его, тебя зароют как дохлую собаку, твои руки с отрубленными пальцами будут торчать из земли, и муравьи придут, чтобы ими питаться».
Ульрих видел, что Марат побледнел.
— Зачем мне это? — спросил он.
Марат тяжело дышал.
— Когда? — спросил он.
— Год назад, — сказал белый
— Она еле двигалась, — не поверил Марат.
Ульрих пожал плечами.
— Она две недели пробыла в Абиджане, — ответил он, — и добилась встречи.
— Когда точно? — спросил Марат.
— Февраль, — припомнил белый.
Доктор Анри. Больница. Белый не врал. Все сходилось. Марат думал, что те две недели она была в больнице. Он думал, что она тратит деньги на себя.
— Почему я должен этому верить? — спросил он.
Белый пришел в раздражение.
— Хотя бы потому, что я с тобой говорю, — ответил он. — Или ты думаешь, что найдутся недоумки, которые станут разыгрывать такой спектакль, чтобы сделать тебе что-то плохое?
Марат молчал. Он знал, что Ульрих прав. Месть была бы другой. Каждый вечер он раскрывал свой нож и клал его под подушку, острием к стене. Каждое утро, выходя в туман, он думал о том, что сейчас его оглушат ударом по голове и увезут, чтобы истязать.
— Таких, как ты, каждый день убивают на улицах. Я могу проехать по городу и наловить целый зоопарк бедных черных детишек. Их родители мне еще приплатят, чтобы я только забрал их спиногрызов. А ты сидишь и не веришь, что тебе предлагают билет в рай?
Марат испытал страшную вспышку ярости. Порвавшийся презерватив. Разъяренные арабы с камнями. Женщина, задушенная в комнате с видом на Нотр-Дам-де-ла-Пэ. Он разжал кулак, потом снова сжал. Нож под рукой. Белый ублюдок думает, что теперь для него может быть рай? Он врет. Он не сидел на берегу и не смотрел в глаза крокодила, как это делал Марат. Он не знал, что такое планировать засаду. Он не видел, как внутренности вываливаются из вспоротого живота еще живого Клавинго, не видел, как тот падает в реку. Не видел, как крокодил, почуяв кровь, бросается вперед. Он не чувствовал гипнотического страха, который после убийства делает руки ватными.
— Закрой дверь, сынок, — первый раз подал голос водитель, — а то в машине действительно становится жарко.
Не сейчас. Не сейчас. Не сейчас. Марат убрал руку с кармана и подобрал ногу. Дверь автомобиля захлопнулась. Шум улицы исчез, осталось тонкое пение кондиционера. Тихо.
— Мой отец послал тебя сюда? — спросил Марат у белого.
— Я говорил твоему отцу о твоем существовании, — сообщил Ульрих, — и он попросил это уладить. Он не уточнял, как.
Марат попытался сообразить, о чем идет речь.
— Видишь ли, по законам нашей страны ребенок может требовать от своих родителей некоторых вещей, — объяснил белый. — Если твой отец о тебе не заботится, его можно за это судить.
— Я хотел бы его увидеть, — сказал Марат.
— Он не хочет тебя видеть, — ответил Ульрих.
— То есть ему на меня плевать, — подытожил Марат. — Он просто защищает себя.
Белый поморщился.
— Да, — подтвердил он, — можно сказать и так.
— Как он выглядит? — спросил Марат.
— Ему сорок девять лет. Он гере. Ты можешь найти его фото в какой-нибудь старой газете, — предложил Ульрих.
Гере. Его отец — один из тех, кто смеялся над ним и бил его. Один из тех, кто научил его тому, что его мать — арабская шлюха.
— Повтори, как зовут твоего босса, — попросил Марат.
— Алассан Буаньи, — сказал белый. — Но ты не сможешь носить его фамилию. Ты будешь Марат Шудри-Буаньи.
Шудри-Буаньи — дурацкое второе имя. Марат подумал, что у его отца большой долг.
— Ты говорил, его можно судить за то, что он со мной сделал, — вспомнил он.
Ульрих криво усмехнулся.
— Ты ненавидишь его, я понимаю, — сказал он.
«Жирная розовощекая свинья. Я могу сделать так, что ты умрешь, харкая кровью на дорогую обивку салона твоего джипа. И твои глаза погаснут, как погасли глаза моей матери, когда я душил ее, как погасли глаза Клавинго, когда я повел нож вверх».
— Ты не понимаешь, — ответил Марат.
Белый на секунду замолчал.
— В любом случае, теперь уже поздно, — сообщил он, — потому что мы тебя нашли. Если ты откажешься от помощи, это твое дело, а не наше. Твой отец не обязан встречаться с тобой лично.
— Мой отец очень богат? — спросил Марат.