Marauders. Сборник (СИ)

Ты видишь, как я поменялся в лице, и с беспокойством спрашиваешь, что случилось. Конечно, тебе невдомек, как звали моих друзей. Я, к своему стыду, никогда тебе о них не рассказывал. Слишком больно, слишком горько это вспоминать.

— Папочка, ты снова войну вспомнил?

Ты говоришь тихо, и с жалостью смотришь на меня своими глазами, внутри которых миллионы созвездий. Смотришь на меня своими глазами, ее глазами, которые столько раз вытаскивали меня с самого дна отчаяния. Ради них я просыпался по утрам. Ради них сражался и выживал.

Я сразу пытаюсь разубедить тебя в этом. Не хочу, чтобы ты переживала. Но ты все видишь по моим глазам, совсем как твоя мама, от которой невозможно было что-либо утаить.

Ты просишь меня рассказать о войне. Ты всегда просишь. А я не могу. Не могу даже начать.

Война забрала у меня всех. Забрала брата, друзей и ее. Твою маму. Ты, принцесса, единственное, что у меня осталось. И я не хочу, чтобы ты даже слышала обо всех этих ужасах.

О том, как убивают друзей на твоих глазах. Как убивают всех, кого ты знал, с кем учился, с кем жил, с кем сражался бок о бок. Одного за другим. Со временем уже равнодушно реагируешь на новости об очередном жестоком убийстве. Уже не замирает сердце, не накатывает волна страха. Ты слышишь очередное имя, и запиваешь его очередным стаканом огденского виски.

Но некоторые смерти все равно оставляют след в твоей душе.

Такой след оставил мой брат. Я всегда винил себя, что не уследил за ним. Как же мы с ним раньше ссорились и ругались, порой доходило даже до драки. И какими глупыми сейчас кажутся все наши размолвки. Когда он пропал, я не находил себе места. Он писал письмо твое маме, прощальное письмо, после чего навсегда исчез. Глупый мальчишка пошел на верную смерть один. А я не уследил, не помог, не оказался рядом. Я все еще надеюсь, что ему хватило ума сбежать, но интуиция, где-то глубоко-глубоко в душе, говорит, что он также мертв. Как и все, кого я любил.

Я не хочу, принцесса, чтобы ты знала, каково это — терять тех, кого любишь, кем дорожишь.

Не хочу, чтобы ты знала, каково это, видеть, как долгими пытками мучают твоего друга, как доводят его до сумасшествия, чтобы в конце убить. Слышать его крики боли и не иметь возможности ему помочь. А ведь он всегда говорил, что директору верить нельзя, а тот бросил его в самое лоно врага. Почему я его тогда не послушал?

Не хочу, чтобы ты знала, каково это, находить останки друга, когда его задрала стая волков. Какая ирония, загрызли насмерть «свои». Разве может быть что-то хуже, чем умирать, когда тебя раздирают по кусочкам?

Попробуй увидеть столько смертей и не сойти с ума.

Душа на части разрывается. С каждой смертью от тебя остается все меньше и меньше. Каждый друг, каждый близкий человек забирает с собой кусочек твоей души.

Я всегда думал, что буду следующим. После смерти лучшего друга ожидал, что следующий луч попадет в меня. После пропажи брата думал, что лучше бы умер я. Всегда шел в очередной бой и ждал смерти. И каждый раз возвращался домой живой и относительно здоровый. Твоя бабушка всегда говорила, что я живучий и ничто меня со свету не изживет, как ни старайся. Что ж, наверное, она была права. Хоть в чем-то.

Не проходило бы и дня, чтобы я не вспоминал о словах твоей мамы, что предлагала сбежать, а я не послушал. Она всегда говорила, что мы лишь пешки в этой войне, и мы ничего не исправим. Она говорила, это не ее война, а я всегда злился на нее за это. В итоге она мертва. И я никак не могу это исправить.

Я все еще просыпаюсь по ночам, слыша крик ее боли. Крик, что зовет меня на помощь. А я все бегу, бегу, задыхаюсь, валюсь с ног от бессилия, но бегу и никак не успею. Не успел и тогда. Какие-то доли секунды, крошечное мгновение. А я не успел. Не уберег, не спас.

Сколько бы лет ни прошло. Год, два. И вот уже восемь. Восемь лет как ее нет, а кажется, целую вечность. Но она всегда со мной, рядом, в моем сердце, я ее чувствую. Я могу закрыть глаза и легко вспомнить ее голос, прикосновение ее рук и ее запах. Вспомнить так отчетливо, словно она рядом со мной.

— Скучаешь по мамочке?

Я не могу опустить на тебя взгляд и стараюсь сморгнуть стоящую влагу в глазах. Не хочу, чтобы ты это видела. Но ты и так знаешь, что воспоминания о ней всегда доставляют мне боль. О твоей маме. Мамочке. Удивительно, что ты только так ее и называешь. Я звал ее так в первые два года твоей жизни, когда она еще была жива. Но ты, видимо, это запомнила.

— Безумно…

У меня срывается голос, но я беру себя в руки. Как и всегда рядом с тобой, принцесса. С тобой я всегда сильный.

Возможно, я поступил как трус, сбежав из Англии как можно дальше. Но там у меня никого больше нет, и единственное, за что мне осталось бороться — твое счастье, принцесса. И я хочу, чтобы ты жила в мире и покое, где тебе ничего не угрожает. Я сделаю все, чтобы ты всегда чувствовала себя счастливой, чтобы была окружена любовью и заботой.

— Я придумала, назовем его Нил!