Марбу

Никто не может сразу познать тундру, так же как и я не в состоянии описать ее в нескольких словах. Она многообразна, совсем не скучна, а если смотреть на нее со стороны избушки - даже великолепна. Озеро лежит как большой голубой глаз в пестрой оправе; хорошим шагом приходилось идти почти целый час от одного его края до другого. По берегам стояли высокие березы и кусты ив, сквозь которые я ничего не видел, хотя они и принадлежали к полярному виду; березы же почти везде были высокие и корявые, когда-то изломанные и отмершие, они стояли вокруг диковинно-суковатые, похожие на виселицы.

Тундра пестра благодаря листве берез, лишайникам и мхам, ягодникам и самим ягодам, которые зрели повсюду в бесчисленном множестве. Здесь не было ни клочка земли, лишенного растительности. Я находил массу различных лишайников, желтые, зеленые, коричневые, серебристые и красные мхи, разноцветные камни и растения, сплошь покрывавшие землю.

Хотя мы и называем тундру пустынной местностью, она совсем не серая и не безотрадная и скорее заслуживает названия дикой. В этой книге я буду называть ее по-разному, как придется, потому что мы все так поступаем.

Скажет Хейка «тундури», а я подразумеваю видду, потому что по ту сторону границы, в Норвегии, под виддой мы понимаем возвышенную дикую местность с каменистыми склонами, болотами, озерами и поросшими кустарником равнинами.

Итак, от избушки Хейки передо мной расстилалась уединенная местность, а в получасе ходьбы начинался лес. Лучшего места для своих занятий я бы не смог выбрать. Даже вопрос с водой был разрешен, так как Хейка выкопал колодец, стенки которого не оттаивали даже летом. Да и в озере вода была такая чистая, что я мог пользоваться ею для питья.

Для исполнения всех моих желаний не хватало только медведицы, но она не появлялась. Иногда она держалась вблизи, хотя я об этом и не подозревал, чуяла избушку и остерегалась человека. Этот умный зверь делал все, чтобы скрывать свои следы; не избегал он только маленьких двуногих и женщин. Когда женщины со своими детьми заготовляли олений мох на зиму или собирали ягоды, медведица проходила мимо, даже не ускоряя шага. Если же сюда приходил охотник, то она, казалось, проваливалась сквозь землю. Моего следа тоже было достаточно, чтобы возбудить ее недоверчивость.

Однажды совсем неожиданно пришел Хейка. Он пришел в сапогах с подвернутыми голенищами, в измазанном смолой кожаном жилете, с веселой улыбкой, свежевыбритый, коричневый от загара. Никто не дал бы ему шестидесяти лет.

Теперь мы жили вдвоем, разговаривали по-шведски, рыбачили и немножко иначе обставили избушку, сколотив вторую кровать. Новая досталась мне. Я положил на нее свежий мох и укрывался короткой оленьей шкурой. Меня не интересовало, почему пришел Хейка, но я был рад этому.

- Медведицу хочешь увидеть? - спросил он и засмеялся. Мы сидели за столом и с удовольствием ели принесенный им свежий хлеб. Откусив копченой форели, он продолжал:

- Едва ли ты ее увидишь, ты опоздал на два года. С тех пор, как здесь нет больше Марбу, она бродит только по тундури. Марбу был как собака, к твоему сведению, такова уж была его участь. Я не мог отнять его у медведицы и продать.

- Кто это Марбу? - спросил я. Хейка еще не успел рассказать мне о нем.

- Детеныш,- отозвался он, не отрываясь от своей форели.- Медвежонок, который вырос здесь.

В эту ночь мы сидели в лодке без дела, ветер носил нас по озеру, а Хейка рассказывал историю о медвежонке- великолепней и проще и рассказать нельзя. Я попытался записать эту историю с его слов и лишь в некоторых местах более подробно описал природу и жизнь других зверей, ведь Хейка не считал нужным рассказывать о том, что давно нам с ним знакомо.

Марбу был молодой бурый медведь в северофинском лесу.

УГОЛЬЩИК РАВДОЛА

Тайга и тундра везде одинаковы, так что о месте, где жил Равдола, много не расскажешь. Где-нибудь стояла его «гамма» - постройка в виде полушария, сооруженная из жердей, торфа и камня, а рядом с ней, вероятно, дымился костер для выжигания угля. Это не имеет значения для рассказа, поэтому Хейка едва упомянул о жилище. Важнее сам Равдола, угольщик, пропахший смолой и дымом больше, чем любой другой житель этой уединенной лесной местности. Никому не нужно было его бояться, хотя с тремя ножами за поясом и заросшим лицом он выглядел почти грозно. Кто знал Равдолу, тот охотно бывал у него в гостях.

Не думаю, что он когда-нибудь тяготился своим одиночеством. Эти люди, по-своему простые, добросердечные и гостеприимные, совсем не ищут приключений и не знают, что такое романтика. Если им приходится сидеть у костра, они довольны и этим, раз уж так сложились обстоятельства.

Равдола жил беззаботно, предоставляя дымиться своему костру и уступая охоту другим. Для себя он стрелял несколько куропаток, а иногда и лису, если она попадалась ему на дороге. Бес его, видимо, попутал, когда он вдруг прицелился, да и выстрелил в одну старую медведицу. Этот выстрел, как будет видно, принес смерть не ей, а ему.