Марджори в поисках пути

— Дорогая, поверь моему слову, человек — тот же фонограф. Постарайся понять Марджори, пожалуйста. Я не верю во все эти истории об исходе или о других событиях, которые описываются в ваших религиозных книгах. Но в ту ночь я внезапно осознал, что, в сущности, это и не столь важно. Пусть эти истории будут правдивы эмоционально, поэтически. Разве этого мало? Разве «Макбет» правда? Обычная детская сказка о привидениях, но из написанного нет ничего правдивей. Все это старо как мир, это не что иное, как Сантаяна[3], но для меня оно вдруг ожило, наполнилось смыслом. И тут я подумал: с какой стати все это будет забываться, отмирать? Много ли правды написано об этом паршивом мире? В вашей религии есть и сила, и утешение, она прекрасна, она предлагает жизненный путь куда более мудрый, чем бестолковая погоня за деньгами… И вдруг меня будто током поразило (это было в баре на Бродвее, в районе Сороковых улиц, там, помню, был еще человек с изможденным розоватым лицом, строивший глазки шлюхе в голубом сатине, сидевшей двумя стульями дальше) — я должен пойти на семинар по теологии, день и ночь изучать Ветхий Завет, два года титанических усилий, самое большее три и… Мардж, мне приходилось забредать в синагоги и наблюдать, как молятся молодые раввины. И я до этого считал их просто ненормальными. Ничего удивительного: какой молодой человек хоть с каплей мозгов по доброй воле изберет путь проповедника, когда кругом все продается и покупается?.. Рохля, неудачник, маменькин сынок… и здесь я подумал: вот оно, поле деятельности. Я стану сенсацией в национальном масштабе. Я привлеку в эту сферу талантливых интеллектуалов, потом все это распространится на христианство — я уверен, там те же проблемы. Скажу тебе, что, когда занялась заря, я был уже величайшим проповедником со времен Моисея, и даже больше, потому что я сам, по своей воле пересек древний Иордан, чтобы первым достичь земли обетованной. Я был почти готов к этому, но не осознавал, верь мне.

Ноэль отложил в сторону шахматные фигурки, которые он машинально двигал с клетки на клетку, и проглотил еще несколько устриц.

— Это и есть то, чем ты занимался последние четыре дня? Думаю, Сэм сможет простить тебя.

— Добредя до дома, я схватил Библию, забрался в кровать и принялся читать. Ты думаешь, я быстро отрубился? Ничуть. Я был на взводе, нервы натянуты до предела. Я читал Ветхий Завет восемнадцать часов подряд, ничего не упустил. Не такой он большой, как кажется, «Братья Карамазовы» длиннее. Я не ел ничего, только пил кофе. Дочитав до последней страницы, я провалился в сон. Сколько я проспал — до сих пор не знаю. Когда я проснулся, ярко светило солнце. Я вытащился на улицу и побрел на Четвертую авеню, где закупил несколько книг по истории евреев и еще одну, посвященную обрядам и обычаям. Затем я вернулся домой и все это прочитал, что заняло у меня еще несколько часов. Кажется, теперь я дошел до определенной точки, и следует позвонить Сэму Ротмору и объяснить ему, что я с головой ушел в религию, и тогда он, вероятно, простит мне эти несколько дней. Но говорю тебе, Мардж: до всего, что я пережил и понял, Ротмору далеко, как до Марса.

Вот так я сидел и все читал; было далеко за полдень, часа четыре, может, пять. В голове моей кружились Моисей и Исайя, мудрецы из Талмуда и реликвии, испанская инквизиция смешалась с разделением мясных и молочных блюд. Два дня я ничего не ел, а в голове моей вертелась вся эта кутерьма. И тут раздался звонок и передо мной предстала Имоджин с чемоданом в руках.

Марджори тяжело вздохнула, и, улыбнувшись, Ноэль продолжал:

— Она была усталая, как собака, до смерти голодная и вся в грязи. Только что приехала из Тулсы, Оклахома, в Нью-Йорк — сбежала, поссорившись с мужем. Заложила почти всю свою одежду, чтобы купить билет на автобус. Этот ее так называемый нефтяной магнат оказался всего-навсего провинциальным жуликом. Но, похоже, она действительно любила этого парня; три года терпела, а потом взяла и уехала. Все это она рассказала мне, мешая слезы и шотландское с содовой. Меня это довольно-таки удивило: раньше я считал, что чувств у нее не больше, чем у быка. Почему она пришла именно ко мне? Не знаю. Может, потому, что из всей нашей сумасшедшей компании у меня одного фамилия все еще фигурирует в телефонном справочнике? Я велел ей принять душ, переодеться, ну и все остальное. Потом мы вышли на улицу, купили бифштексы, и она тут же воспрянула духом. Мы немного поболтали, вспоминая прежнее, дурацкие проделки нашей компашки, немного выпили, и тут усталость доконала ее. Она отправилась спать на мою кровать. А я опять шатался по улицам, пытаясь нащупать потерянную нить.

Мардж, может, это неприятно поразит тебя, но все исчезло, исчезло как сон. У меня ничего не осталось. Нет, кое-что все же я сохранил. Прости, сигарету? — Ноэль зажег одну.

Она взяла сигарету, с трудом осознавая, что делает. Взгляд ее остановился на его лице, искаженном, небритом, с поблескивающими глазами.

— Так что же у тебя осталось?