Марджори

Марджори взглянула на Уолли и сделала большой глоток из стакана.

— Скажу тебе, это необыкновенно. В нем есть вкус ананаса.

— Пойдем, — сказал Уолли, взяв ее за локоть.

— Куда?

— Ты тоже сделаешь мне выговор.

— О нет! Раз ты знаешь, что я собираюсь сказать, я не буду.

— Поверь мне, Морнингстар, каждое слово, которое когда-нибудь ты мне скажешь, запомнится и останется в моем сердце.

Марджори сделала еще один большой глоток из стакана.

— Почему это вино совсем некрепкое, оно как фруктовый напиток. Однако, как тебе удалось достичь такого состояния?

— Хочешь еще выпить?

— Конечно.

— Идем.

Серую скалу, что была позади этого здания, называли Местом влюбленных. Они сидели за стаканом вина под открытым небом, которое в тот вечер было безоблачным. Дул прохладный легкий ветерок, солнце уже опускалось огромным оранжевым шаром за деревья и бросало длинные, струящиеся лучи на озеро. Уолли обернулся и посмотрел сквозь свои блестящие очки в сторону Марджори.

— Пойдем дальше. Опускай гильотину.

— Что?

— Выговор.

— Забудь про это. Давай просто наслаждаться заходом солнца. — Она потягивала маленькими глотками вино.

— Нет, пожалуйста. Опусти ее. Это будет, вероятно, полезно для меня.

— Ну, хорошо, Уолли. — Спиртное начало согревать ее. — Вряд ли кто-нибудь говорил с тобой об этом. Ты мне нравишься, ты знаешь, и я скажу это только потому, что ты мне нравишься. Я хочу, чтобы у тебя было прекрасное будущее. Ты… ну, ты продаешь свой талант.

— О? Как именно? — спросил он, прищуриваясь.

— Ты очень хорошо знаешь как. Написанием множества грязных шуток, двусмысленных рифмованных стихотворений, вызывающих дешевый хохот.

Он пристально посмотрел на нее.

— Но, Мардж…

— Я знаю, что ты собираешься сказать. «Южный ветер» показывает… это не имеет значения. Публика вульгарна и глупа, получается, что ты потворствуешь ей. Ну, хорошо, это просто, в чем ты не прав. Если ты продолжишь потворствовать здесь, ты будешь это делать всю оставшуюся жизнь и закончишь литературным поденщиком. Сейчас наступило время, когда уже надо иметь принципы в работе. И… хорошо, это все, что я в действительности хотела тебе сказать. — Его лицо было по-прежнему в ожидании обращено к ней. Наступило недолгое молчание. — Это не было слишком больно? — спросила она мягко, чувствуя тяжесть тишины. — Но это правда, и я думаю, ты примешь ее в глубине души. У тебя есть талант, и тебе следует использовать его должным образом. — Она выпила еще. — О Господи, Уолли, посмотри на солнце. Оно делается плоским и похожим на тыкву.

— Мардж, я ценю, что ты сказала, и действительно сделаю это. — Он говорил тихим голосом и неожиданно стал рассудительным. — Ты, может быть, даже очень права.

— Приятно слышать от тебя, Уолли. Я рада, что все высказала тебе. Смех — это не все, что нужно, этого недостаточно. Тебе следует изучить работы Ноэля. Там есть такие вещи, как обаяние, вкус…

— О Боже мой. — Он встал и медленно произнес: — Давай сейчас запишем это на пластинку. Ты только что сказала, будто мне следует изучить произведения Ноэля. Правильно?

— Я действительно это сказала, и если ты…

— Хорошо. Спасибо. — Он допил свое вино. И вдруг бросил стакан под ближайшее дерево. Тот ударился о ствол и разлетелся вдребезги, а осколки, как небольшие оранжевые искры, падали со звоном на землю. — Марджори, ты сказала мне все это. А теперь сама выслушай меня. — Он гордо сделал шаг вперед и встал перед ней, сутуля плечи и покачиваясь. Уолли стоял на нижнем выступе скалы, и его глаза были на одном уровне с ее глазами. Он ткнул пальцем куда-то в сторону и сказал с подчеркнутой медлительностью: — За последние три недели ты поставила себя в такое великолепное, зависимое, осужденное Богом положение по отношению к Ноэлю, что у тебя не осталось друзей в «Южном ветре», кроме меня. Нет никого, я замечу тебе, никого среди служебного персонала, кто не считал бы тебя дурой, никого, кто не смеялся бы и не строил гримасы за твоей спиной. Ты не смогла бы ничем выпытать это из меня, Марджи, но когда ты имела наглость сказать мне, будто я должен изучить, что пишет Ноэль…

— Но, Уолли, как ты смел начать ругать меня просто потому, что я раскритиковала твои произведения? Ты попросил меня, вспомни, ты попросил меня…

— Послушай, моя работа — еще сырая писанина, я знаю это очень хорошо, но, во имя Бога, мне девятнадцать лет! Я еще учусь в колледже. А Ноэлю уже почти тридцать, Марджори… Ему — ТРИДЦАТЬ лет, ты что, не понимаешь этого? И как раз ясно не представляешь себе, что мои произведения лучше, чем его, лучше…

— Ты слишком пьян, мой мальчик…