Марджори

Теперь, после двух бокалов шампанского, банкет увлек ее. Она уже надеялась, что это будет для нее настоящее удовольствие. Ей вспомнились Голдстоуны с их болезненным чувством превосходства в старые времена в Бронксе. Однако теперь этот украшенный цветами танцевальный зал, официанты в синих жакетах, негромкий аккомпанемент оркестра, прекрасная сервировка и серебро на столах, камелии рядом с тарелками приглашенных дам, все это не оставляло желать ничего лучшего даже Голдстоунам. Ее мать усадила гостей с нарочитой расчетливостью. Стол, за которым сидела Марджори, помещался с самой почетной стороны танцевального зала; оттуда были видны только лишь белые рубашки, черные галстуки, жемчужные колье, и вечерние платья. Рядом с ней за этим столом сидели деловые партнеры ее отца, подруги ее матери из светского благотворительного общества, некоторые преуспевающие знакомые, собранные на протяжении всей жизни. За столом на другом конце танцевального зала сидели те знакомые, которые не были преуспевающими, а также сотрудники отца, соседи из Бронкса, приглашенные на это торжество по старой дружбе, тети, дяди и кузены. Некоторые из гостей с той стороны тоже были одеты в вечерние платья, но большинство пришли в повседневной одежде. На возвышении у дальней стены танцевального зала по обе стороны от трех свободных мест сидели несколько раввинов с женами и член законодательного собрания Фейер, самый высокопоставленный знакомый мистера Моргенштерна, краснолицый маленький человечек в черном роговом пенсне. Там же сидела бабушка Сета, мать мистера Моргенштерна — миниатюрная старенькая леди, жившая в Нью-Джерси с тетей Шошей. Бабушка, сидевшая в огромном кресле, выглядела удивленной и потерянной.

Мистер Голдстоун указал на пустые кресла между ним самим и Сэнди.

— Кого же это нет сегодня на нашей вечеринке, Марджори?

— Робинсонов и моего кузена Джеффри Куилла, — ответила Марджори. — Никого из них нет сейчас в городе.

— Ну, что ты скажешь, если мы начнем с грейпфрута?

У мистера Голдстоуна был резкий голос и прямой характер. Когда он улыбался широкой тонкогубой улыбкой, в его светло-карих глазах зажигались насмешливые огоньки. При взгляде на Марджори его глаза, казалось, становились добрее. Он ей инстинктивно нравился, и она подозревала — по крайней мере надеялась, — что и сама производит на него такое же впечатление. Но она легко понимала тот страх, с которым Сэнди обычно разговаривал с отцом. У мистера Голдстоуна было длинное лицо, такое же, как у Сэнди: гораздо коричневее и морщинистее, но удивительно похожее. Когда он не говорил и не улыбался, он походил на резную дубовую индейскую статуэтку.

— Я думаю, что надо подождать до торжественного входа. Ну, знаете, мамы, отца и Сета, — произнесла она застенчиво. — Но если вы хотите, то, пожалуйста, кушайте… не стесняйтесь…

— Конечно же, я подожду, какой может быть разговор, — сказал мистер Голдстоун.

— А что, тот писатель, о котором ты мне говорила, это вот этот Джеффри Куилл? — спросил Сэнди, разглядывая карточку, указывавшую место Джеффри.

— Да, он мой кузен… наш кузен.

— У тебя есть кузен, который пишет книги? — спросил мистер Голдстоун.

— Он написал «Позолоченное гетто», — сказала Марджори. — Эта книга получила прекрасные отзывы.

— Если бы мой сын начал писать книги, я бы его пристрелил, — сказал мистер Голдстоун, — избавил бы его от этого несчастья.

Свет в танцевальном зале потух, и пятно розового света выхватило из темноты одни лишь двери. Музыканты заиграли торжественную мелодию. Двери распахнулись; в них показался церемониймейстер, высокий седой мужчина во фраке, и вкатил в зал столик, на котором в медном котелке шипели оранжево-синие огоньки. Вслед за церемониймейстером вошли родители, ведя под руки несчастного, напряженного, как струна, мальчика. Все гости встали и принялись аплодировать.

— Что это горит в том медном ведерке? — поинтересовался Сэнди.

— Деньги, — ответил мистер Голдстоун.

— Это соус из бренди для грейпфрута, — сказала миссис Голдстоун. — Разве ты не был на ужине у Лоуенштайнов?

— Бренди перед ужином? — сказал мистер Голдстоун. — Вот это мысль! А может быть, еще и немного мороженого?

— Это только ради впечатления, и перестань быть таким серьезным, Лион.

Пока мальчик и его родители направлялись к возвышению, сопровождаемые лучом света, официант поместил ведерко посреди зала, заставляя пламя вздыматься и закручиваться.

Свет включили снова, пламя постепенно погасло, музыка прекратилась. Старейший раввин, седобородый человек в длинной черной робе, благословил хлеб. Официанты разлили соус из ведерка по чашам и поставили их на столы рядом с грейпфрутами.

— Отлично, — сказал мистер Голдстоун, — запьянеть после грейпфрута. Возможно, я попрошу добавки. Ты должна будешь отвезти меня домой.

Миссис Голдстоун обернулась к Марджори.

— Он не имеет в виду ничего плохого, у него просто такая манера себя вести. Дома он вообще несносен.

Марджори едва удерживалась от смеха. Она позволила себе улыбнуться.

— Я думаю, это очень забавно.