Марджори

Ноэль Эрман во главе стола потягивал виски со льдом и спорил с добродушной аудиторией, выступая против каждого, о том, что Кол Портер — самый лучший из живых авторов песен. Девушка, которая исполняла танец в джунглях, возразила ему, что Портер манерно изыскан.

— Манерно изыскан! — повторил Эрман. — Разумеется. Кто был более изыскан, чем Гилберт — лучший из лучших на все времена? Моя дорогая девочка, популярные песни — это легкие стихи. Легкие стихи — это утонченная форма. Прежде чем они расцветут, необходимо, чтобы их поддержал неработающий класс, рафинированный, легко поддающийся скуке, со склонностью к нюансам, и…

— Черт возьми, Ноэль, неработающий класс в этой стране не поддерживает популярных песен, — сказал Рингель. — Какое капиталистам дело до джаза?

— Капиталистам! Карлос, ты помешался на Марксе. У капиталистов нет времени, чтобы бездельничать. Они все из кожи вон лезут, чтобы заработать побольше денег. Нет, неработающий класс, который поддерживает популярные песни, — это школьники и студенты. Это скоротечный класс, но надежный, силой в несколько миллионов. Он живет за счет труда родителей так же бессердечно, как французская аристократия жила за счет труда крестьян. В конце концов они женятся и выходят замуж, но подрастает новая поросль на смену им. И поэтому…

— Утонченный и популярный — эти слова противоречат друг другу, — сказала танцовщица. У нее было бледное лицо и черная челка. — Мы говорим о популярных песнях.

— Верно, — согласился Эрман со своей странно милостивой и обаятельной улыбкой, — но мы еще говорим и о высоком качестве. Самое популярное стихотворение в Англии, насколько я знаю, это:

«Не нужно много честолюбия,

Чтобы написать свое имя на стене уборной».

Оно гораздо популярнее, чем:

«Что есть любовь? Она не в грядущем,

Сегодняшнему веселью сопутствует сегодняшний смех».

Тем не менее и оно не так хорошо. Это скверные вирши, милая, а не легкие стихи, понимаешь? Большинство популярных песен написаны в стишках — вульгарных или глупых, или приятных, или бесхитростных, бывает по-разному. Портер пишет легкие стихи.

— А как бы ты назвал «Лунное безумие»? — спросила танцовщица.

— Конечно, стишками самого низкого пошиба. Но помни, пожалуйста, что я написал ее за три минуты, пока вы с Бертом отплясывали ваш дикарский танец. Я могу сделать и кое-что получше.

Он очень низко ссутулился, сидя на стуле, одну руку перевесил через спинку и говорил с краткими грациозными жестами тонкой руки. Он говорил убежденно и все же с вежливой легкостью, почти небрежно, как будто стараясь не допускать ни единой ноты догматизма или намеренного остроумия в своих словах. Его произношение было свободно от нью-йоркских интонаций. В нем даже было некоторое понижение тона и невыразительность «р», как у британца, но это выглядело абсолютно непритворно.

— Какая же разница между легкими стихами и стишками? — опять спросила танцовщица.

— Та же разница, что между настоящим яблоком и восковой подделкой, — сказал Эрман. — Или разница между искусством и ремеслом, если тебе угодно, или разница между тем, когда актриса на сцене играет Джульетту, и тем, как она переодевается в своей гримерной. Я понимаю, что говорю запутанно. Когда человек переходит на метафоры, это обычно бывает оттого, что у него трудности с нормальным английским языком. Послушайте. — Он направился к пианино. — Уолли, прекрати издеваться над инструментом и пусти меня за него.

Уолли без слов соскользнул с табуретки и потащился к столу, засунув руки в карманы. Эрман заиграл «Любовь на продажу». Он выговаривал строчку за строчкой, показывая достоинства гласных и согласных при каждом повороте мелодии, структуру образов, подчеркивая скрытую иронию фраз. После этого он принялся за самую популярную песенку в то время, балладу о несчастном влюбленном. Казалось, он воспроизводил ее со всей серьезностью, и все-таки вскоре за столом не осталось ни одного человека, который бы не смеялся. Он делал ударение на гласных, стоявших не на своем месте, на дешевых словах, грамматических ошибках с некоторым изяществом, и контраст оказался потрясающе смешным.

Марджори хохотала громче всех. Ей доставляло огромное удовольствие сознание собственной проницательности в понимании Эрмана. Она чувствовала, что попала в круг остроумия и обаяния в том мире, о котором всегда мечтала. Эрман в ее глазах был фантастическим существом. Ей было трудно поверить, что она сидит в одной комнате с этим человеком, дышит с ним тем же воздухом. Она прекрасно понимала, почему женщины так теряют от него голову, как сказала Маша. У нее не было и мысли о том, чтобы флиртовать с ним или даже быть для него чем-то большим, чем простая девчонка, случайная знакомая, которую он тут же забудет. Она бы скорее стала заигрывать с кардиналом.

Уолли поднялся со стула и пересел ближе к Марджори.

— Не хотите потанцевать, мисс Моргенштерн?

— Ну… немного позже, вы не возражаете? Мне нравится, как он играет.

— Конечно, — сказал парень в глубоком унынии. — Играет, как черт, правда? Я беру уроки.