Мареновая роза

Мужчина с усиками не знал, ни что сказать, ни что подумать. Его охватило очень неприятное предчувствие. Крайне неприятное. Между тем пальцы копа продолжали сжимать и отпускать упругий теннисный шарик– раз-два, раз-два, раз-два. Просто потрясающе, неужели он до сих пор не устал?

– Тебя зовут Рамон Сандерс, – сказал полицейский по фамилии Дэниэлс. – За тобой тянется список грехов размером с мою руку. Воровство, мошенничество, наркотики и все такое прочее. Все, кроме нападений, избиения, – преступлений такого рода. Ты не вмешиваешься в подобные делишки, правда? Это не твоя стихия. Вам, педикам, не нравится, когда вас бьют. Даже тем, которые по виду не уступают Шварценеггеру. Да что там, они даже не прочь походить в майке, чтобы сверкнуть бицепсами перед лимузином, останавливающимся у дверей респектабельного клуба для гомиков, но если кто-то начинает всерьез размахивать кулаками, вы, ребятки, тут же сматываете удочки. Я прав?

Рамон Сандерс промолчал. Ему казалось, что это самое разумное решение.

– А вот я люблю бить, – признался полицейский Норман Дэниэлс. – Даже ногами. И даже кусаться. – Он говорил почти задумчивым тоном. Казалось, глядел на немецкую овчарку, медленно трусившую с пластмассовой тарелочкой в зубах. – Что на это скажешь, ангельские глазки?

Рамон снова счел за лучшее промолчать. Он старался сохранить на лице невозмутимое выражение, не целая россыпь маленьких лампочек в его мозгу загорелась ярко-красным светом, и озноб испуга распространился по телу, пробираясь по волокнам разветвленной нервной системы. Его сердце колотилось все быстрее и быстрее, набирая скорость, как поезд, покинувший станцию отправления и оказавшийся за пределами города, в открытой безлюдной местности. Время от времени он искоса бросал взгляды на крупного мужчину в легком красном джемпере, и ему все меньше и меньше нравилось то, что он видел. Правая рука полицейского почти не расслаблялась; вены налились кровью, мышцы вздулись, как свежеиспеченные булочки.

Впрочем, Дэниэлс, похоже, и не ожидал от него ответа. На лице, повернутом к Сандерсу, сияла улыбка...

Так казалось, если не обращать внимания на глаза. Глаза оставались пустыми и блестящими, как две новые монеты в двадцать пять центов.

– У меня есть для тебя хорошие новости, братишка. Ты можешь избавиться от обвинений в распространении наркотиков. Если окажешь мне небольшую услугу, будешь свободным, как птичка. Ну, что теперь скажешь?

Рамону больше всего хотелось хранить молчание, как и раньше, однако в сложившейся ситуации, пожалуй, это не пройдет. В этот раз полицейский не стал продолжать и повернулся к нему, ожидая ответа.

– Что ж, отлично, – произнес Рамон, надеясь, что угадал правильный вариант ответа. – Отлично, просто превосходно, спасибо огромное, что помогли мне.

– Знаешь, Рамон, наверное, ты мне нравишься. – заметил полицейский и затем сделал то, чего ошеломленный Рамон меньше всего ожидал от этого крупного телосложения человека, прожженного полицейского с безжалостным взглядом гиены: он положил ладонь левой руки на промежность Рамона и начал растирать ее прямо на глазах у Господа Бога, на виду у играющих на площадке детей, на виду у всех, кого угодно. Он вращал ладонь мягкими круговыми движениями по часовой стрелке, двигал ею из стороны в сторону, вверх-вниз над той частью плоти Рамона, которая управляла всей его жизнью в большей или меньшей степени с того далекого дня в детстве, когда двое приятелей его отца – двое мужчин, которых он должен был называть дядя Билл и дядя Карло, – по очереди изнасиловали девятилетнего мальчика. И то, что произошло потом, наверное, не кажется очень удивительным, хотя в данной ситуации действительно представлялось совершенно невероятным; он почувствовал, что у него возникает эрекция.

– Да-да, может, ты мне нравишься, может быть, ты мне очень нравишься, маленький грязный сосунок в узких черных штанишках и остроносых блестящих туфлях, а почему бы и нет? – Говоря, полицейский продолжал массировать промежность Рамона. Он варьировал движения ладони, время от времени легонько сжимая плоть, отчего Рамон испуганно хватал ртом воздух. – И очень здорово, что ты мне нравишься, Рамон, можешь поверить мне, потому что в этот раз тебе не отвертеться, это уж точно. Целый список серьезнейших правонарушений. Но ты знаешь, что меня беспокоит? Леффингуэлл и Брустер – полицейские, которые тебя зацапали, – сегодня утром смеялись в управлении. Они смеялись над тобой, и это нормально, но у меня возникло ощущение, что они смеются и надо мной, а это уже не нормально. Мне не нравятся люди, которые надо мной смеются, и обычно я не оставляю их смех безнаказанным. Но сегодня утром мне пришлось сдержаться, и потому сегодня утром я буду твоим лучшим другом, я собираюсь забыть про очень серьезные обвинения, связанные с торговлей наркотиками, даже несмотря на то, что у тебя оказалась моя кредитная карточка. Ты догадываешься, почему я это делаю?