Мареновая роза

Она задержалась в передней части храма и взяла на Стоявшей во втором ряду скамейке толстую черную книгу. Рози открыла ее, и в ноздри ударил запах разложения, настолько сильный, что она едва не задохнулась. Картинка на верхней половине страницы, выполненная смелыми черными линиями, никогда не появлялась в сборнике методистских гимнов ее молодости; изображенная на ней женщина стояла на коленях, выполняя fellatio мужчине, ноги которого заканчивались не стопами, а копытами. Лицо мужчины было прорисовано лишь несколькими штрихами; можно сказать, что его практически не существовало, но Рози все же уловила отвратительное сходство… по крайней мере, ей так показалось. Мужчина напоминал первого нормановского напарника Харли Биссингтона, который каждый раз, когда она садилась, не забывал проверить, где заканчивается подол ее платья.

Нижнюю часть страницы заполняли буквы кириллицы, непонятные и тем не менее знакомые. Ей понадобилась лишь секунда, чтобы вспомнить: точно такими же буквами была напечатана газета, которую читал Питер Слоуик, когда она в первый раз подошла к киоску «Помощь путешественникам» и обратилась к нему за помощью.

Затем с умопомрачительной внезапностью картинка пришла в движение, черные линии поползли к ее белым, одеревеневшим от холода пальцам, оставляя за собой липкие следы, похожие на слизь улитки. Картинка ожила. Рози поспешно захлопнула книгу; закрываясь, та издала чавкающий звук, и ее горло судорожно сжалось. Она уронила книгу, и то ли стук увесистого фолианта о деревянную скамейку, то ли ее собственный сдавленный вскрик отвращения спугнул стаю летучих мышей в темной нише, предназначенной, по всей видимости, для церковного хора. Несколько уродливых созданий закружились, делая восьмерки у нее над головой, простирая мерзкие перепончатые крылья, поддерживающие жирные коричневые тельца; летучие мыши бесшумно рассекали промозглый воздух, постепенно успокаиваясь и возвращаясь в нишу. Впереди находился алтарь, и она с облегчением увидела слева от него узкую открытую дверь, а дальше — полоску чистого белого света.

— На-а-а сса-а-а-ммо-о-омм де-е-ле-е-э-э ты — Роо-о-у-узззи-и-и, — прошептал ей безъязыкий голос храма. — Ты-ы-ы Ррро-о-о-у-уээзи-и-и-и На-а-ассстоя-а-а-ащщщая-а-а-а. Подойди-и-и-и ко мне-е-э-э побли-и-и-иж-жже-е… и я-а-а-а тебя-а-а пощщщщу-у-у-упаю-у-у-у…

Рози не решилась оглянуться; она не сводила глаз с двери и с полоски дневного света за ней. Ливень поутих, гулкий барабанный бой над головой ослабел, превратившись в монотонное низкое бормотание.

— Это только для мужчин, Ро-о-узи-и-и, — прошептал храм и тут же добавил фразу, которую часто произносил Норман, когда не желал отвечать на ее вопросы, однако при этом не злился на нее по-настоящему: — Это мужское дело.

Проходя мимо, она заглянула за алтарь и быстро отвернулась. Он был пуст — ни кафедры для проповедника, ни икон или символов, ни книг с колдовскими заклинаниями, — однако она рассмотрела еще одно зловещее пятно, похожее на осьминога. Ржавый цвет позволял предположить, что это кровь, а размеры свидетельствовали о том, что за прошедшие годы ее было пролито очень и очень много. Очень много.

— Здесь как в Роуч-мотеле, Ро-о-узи-и-и, — прошептал ей алтарь, и мертвая листва под ногами зашевелитесь, шурша, как сухой смех, вырывающийся из беззубого старческого рта. — Сюда можно поселиться, но никто отсюда не съезжает.

Она упорно приближалась к двери, стараясь не замечать голоса, напряженно глядя прямо перед собой. В глубине души Рози ожидала, что дверь захлопнется прямо у нее перед носом, как только она вознамерится пройти через нее, но этого не случилось. И оттуда не выскочило бледное привидение с физиономией Нормана. Она вышла на небольшое крыльцо с каменными ступеньками с наслаждением вдыхая запах освеженной ливнем травы, вышла на воздух, который снова потеплел, несмотря на дождь, все еще продолжающийся. Повсюду журчала и капала вода. Опять пророкотал гром (но теперь в отдалении, она не сомневалась). И младенец, о котором она позабыла на несколько минут, напомнил о себе отдаленным плачем.