Марево

Вечеръ былъ душный, солнце садилось въ сухомъ туманѣ, называемомъ у мѣстныхъ жителей вьюгой. Черное облако мошкары вилось высоко надъ деревьями. Инна подсѣла къ окну и развернула книгу, но ей не читалось. Мысли, одна другой безотраднѣй, шли водоворотомъ въ головѣ. Наканунѣ уней опять была стычка съ Анной Михайловной. Той почему то хотѣлось, чтобы падчерица ѣхала на балъ. Стали одѣваться; то не такъ, другое не такъ, ничего ты не умѣешь сдѣлать. Принесли раскаленныя щипцы, и хотѣли припекать ея волосы. Она вскочила со стула и наотрѣзъ отказалась отъ поѣздки. Зачѣмъ чужой хлѣбъ отбивать? Безъ меня много найдется тряпичницъ. Анна Михайловна не замедлила принять это на свой счетъ, и пошла потѣха. Все это было очень смѣшно, но тѣмъ не менѣе невыносимо; цѣлая жизнь впереди съ періодическими грибными дождями. Продать имѣніе? Уѣхать? Но куда же? Будетъ ли она кому-нибудь нужна? А здѣсь все-таки что-нибудь есть, да и привыкла она…. Утомленная безконечною вереницей предположеній, она задремала и погрузилась въ то полусладкое, полуапатическое забытье, которое всегда слѣдуетъ за головною бурей. Часы мѣрно постукивали маятникомъ, сверчокъ уныло покракивалъ въ печкѣ. Лара протяжно храпѣлъ, взлаивая во снѣ и перебирая лапами по ковру. Вдругъ ей почудилось, кто-то пробѣжалъ подъ окномъ и что-то упало ей на колѣни. Она открыла глаза и удивилась, что такъ долго проспала. Въ комнатѣ совсѣмъ стемнѣло, на платьѣ у нея лежала записка.

"Что за нѣжности въ деревнѣ?" подумала она, зажигая свѣчу, и пробѣгая начерченные карандашемъ строки. Вдругъ она поблѣднѣла, схватила свѣчу, проворно обѣжала комнаты и опрометью пустилась назадъ. "Онъ! Онъ!" шептала она, прислонясь къ окну и колеблясь, какъ бы собирая силы; потомъ три раза хлопнула въ ладоши.

Въ темныхъ кустахъ послышалась торопливые шаги; человѣкъ, закутанный въ плащъ, перелѣзъ подоконникъ и подошелъ къ ней. Она кинулась къ нему на шею, несвязно лепеча: "Леня!.. Ты!.. Милый ты мой!" Онъ поцѣловалъ ее съ нѣжностію; по щекѣ его катилась слеза. Водолазъ поднялся съ ковра, съ недоумѣніемъ поглядѣлъ на нихъ, и глухо зарычалъ, не зная, на что рѣшиться.

— Лара! окликнулъ Леонъ.

Собака насторожила уши, скосила голову на бокъ и вглядывалась.

— Лара, Лара! убѣждалъ тотъ.

Водолазъ обнюхалъ его, кинулся лапами на плеча и лизнулъ его въ лицо, махая хвостомъ. Потомъ, будто дѣло сдѣлалъ, улегся у ногъ и сталъ глядѣть въ глаза.

Леонъ обернулся къ Иннѣ; тихая радость разлилась во его лицу. Она усадила гостя и обвила его шею руками.

— Живъ? Здоровъ? заглядывала она ему въ глаза.

— Какъ видишь….

— Негодный, въ два года ни строчки…. Я даже завираюсь отъ радости, а право я думала, ты умеръ….

— Нѣтъ, не умеръ, да что толку….

— Леня, ты все также несчастливъ? Надо чего-нибудь? Денегъ?

— Не нужно ли тебѣ….

— Такъ ты разжился? Милый мой, я все не опомнюсь… Какъ много разсказывать!.. Ну, скорѣй…. Какъ живешь, можешь? Гдѣ? Помирился ли? Ну, хоть немного?

— А совѣсть?

— Ну, и славно, Леня, славно! И я не мирюсь.

— Все-таки лучше!

— Ластовка ты моя! Какъ же долго я тебя не видала! И она опять поцѣловала его.

— Какъ ты похудѣла! Они тебя замучаютъ.

— Какже не такъ! Ахъ, Леня, Леня! Гдѣ жъ они ти люде, дѣ ти добри, що хотѣлось зъ ними жити, ихъ любити? Какъ это они непримѣтно закутались?

— Милый ты мой сумасбродъ!

— Нѣтъ, давай поговоримъ, какъ въ старину, въ счастливые дни, помнишь? Ты теперь одинъ только и поймешь меня…. Его нѣту….

— Слышалъ, проговорилъ Леонъ опавшимъ голосомъ, — и можетъ-быть…. передъ смертью онъ….

— Нѣтъ, нѣтъ, быстро перебила она:- онъ простилъ тебя.

— Простилъ? вскрикнулъ Леонъ, и глаза его засверкали:- онъ простилъ меня и за себя, и за тебя?

— Я рыдала передъ нимъ, я умоляла его, не уносить ненависти, хоть къ тебѣ; я ему говорила, что видно ужь не судьба сбыться вашимъ надеждамъ. Я заклинала его смириться передъ этимъ непостижимымъ, чѣмъ-то страшнымъ что все по своему ломаетъ. Отецъ…. Нѣтъ, не могу…

Голосъ ея оборвался, она зарыдала и спрятала голову на груди Леоза.

— Ну, полно, полно, говорилъ онъ съ испугомъ, лаская ее.

— Ничего…. оставь…. улыбалась она сквозь слезы. — Мнѣ хорошо. Ты не знаешь, какъ этого давно не было со мной…. Пройдетъ….

— Спасибо тебѣ, говорилъ Леонъ, — и мнѣ теперь легче; лучше о себѣ разскажи; ты вѣдь съ нимъ въ Петербургѣ жила послѣднее время….

— Онъ не могъ выносить этого чистилища. Я съ нимъ уѣзжала, я и привезла его оттуда въ засмоленомъ гробу. Вотъ онъ тутъ подъ окномъ и похороненъ.

— Ну, будетъ объ этомъ. А твоя комнатка ничуть не измѣнилась, проговорилъ Леонъ, подходя къ комоду, — только вотъ это что-то новое.

Онъ снялъ полотняный чехолъ, подъ нимъ сказался фантомъ человѣка изъ папье-маше, съ красными, синими жилками, бѣлыми нервами.

— Да, это новое, усмѣхнулась она:- это я то же изъ Петербурга вывезла; тутъ вся ихъ и мудрость! Смотри, отойди лучше, того и гляди обругаетъ да еще ударитъ.

Леонъ засмѣялся.