Марево

Владиміръ, пріѣхавъ домой, тотчасъ кинулся на приготовленное ему ложе, и погасилъ свѣчу. Мухи озадаченныя внезапною темнотой, подняли неистовое жужжанье, бились въ потолокъ, лѣзли въ глаза и насилу, насилу успокоились. А онъ все не могъ заснутъ, ворочался съ боку на бокъ и освобождалъ себя вздохомъ какъ изъ бочки. Старый майоръ слушалъ, слушалъ; наконецъ потерялъ терпѣнье….

— Да что съ тобою?

— Мухи, дяденька, жалобно отвѣтилъ племянникъ.

— Кавуръ! сказалъ дядя.

— Ну, Юльчикъ, говорила Анна Михайловна, сидя у постели дочери, — поцѣлуй меня, такихъ успѣховъ я отъ тебя и не ожидала! Ты просто обворожила графа!

— Что вы, maman! Мнѣ стыдно! Сказала та, потупивъ глазки и позируя въ живописномъ дезабилье, охватывавшемъ ея роскошныя формы.

— Да какъ и не обворожить! Какъ и не обворожитъ этакой красавицѣ! Только ты ужь больно проста, надо посмѣлѣй, да понѣжнѣй.

— Какъ это можно, maman! При всѣхъ-то? Наединѣ съ нимъ я могу быть понѣжнѣе, а при другихъ нельзя и виду показать…

— Графинюшка ты моя! Гдѣ мнѣ учить? Ты умнѣй меня!

— Не правда ли, maman, какое громкое имя: графиня Юлія Бронская? Я непремѣнно упрошу его провести медовый мѣсяцъ въ Парижѣ…

— Развѣ я тебѣ наскучила? Говорила Анна Михайловна:- мнѣ бы только порадоваться на васъ…

— Мы скоро вернемся, maman, право скоро… Какъ вы думаете, можетъ онъ къ вѣнцу сдѣлать мнѣ головной уборъ изъ золотыхъ розъ съ брилліантами вмѣсто росы? Недурно вѣдь?

— Какое-жь въ этомъ сомнѣніе!

— То-то. Я не хочу его раззорять…

Онѣ распрощались, но на порогѣ Анна Михайловна остановилась въ раздумьи.

— А ты, душечка, вотъ что еще. Ты напрасно Ишимова-то совсѣмъ отпихнула. Хорошо, какъ Богъ дастъ графа, а то не ровенъ случай. Да и графъ приревнуетъ, и это лучше.

— Fi, maman!… Ишимовъ! сказала дочка, выставивъ губку. Она это переняла у Бронскаго.

На другой день графъ Бронскій и Русановъ опять встрѣтились на хуторѣ Горобцовъ. Только спала жара, графскіе берейторы подвели лошадей къ крылечку. Графъ хлопоталъ около Юленьки, и усаживалъ ее на сѣдло.

Русановъ подошелъ къ Иннѣ.

— Не трудитесь, beau chevaler, я сама сажусь на лошадь.

Она стала горячить воронаго коня, и поскакала впередъ.

Русановъ за ней, любуясь ловкостью и непринужденностью, съ какою она держалась на сѣдлѣ: точно она всю жизнь ничего другаго и не дѣлала….

— Васъ узнать нельзя, говорилъ онъ, едва поспѣвая за ней:- вы сегодня такъ веселы, такъ оживлены!

— Забудьте мою брюзгливость, которая, я думаю, порядкомъ надоѣла вамъ! Вы ея больше не увидите…

— И давно такая перемѣна?

— Да какъ вамъ сказать? съ того дня какъ мы съ вами распрощались….

— Какъ это понимать?

— Какъ хотите, такъ и понимайте!

И, поднявъ лошадь въ галопъ, она запѣла:

   Полно прясть, о, cara mia,
   Брось свое веретено!
   Въ San Luigi прозвонили
   Ave Maria давно!

— Будемъ жить и веселиться! крикнула она вдругъ, повертывая лошадь къ кавалькадѣ.

Они обогнули прудъ и, остановились у довольно широкой. канавы. Юленька проворно обскакала ее и стала вызывать графа обогнать ее до рощи, рисуясь и шаля, какъ дитя. Голубая амазонка такъ и волновалась въ кокетливыхъ движеніяхъ, раскраснѣвшееся лицо дышало веселымъ лукавствомъ, расширенныя ноздри и плутовскіе глазки такъ и поддразнивали….

— Усидите ли вы? говорилъ графъ, не спуская съ нея глазъ.

— Ловите жь! крикнула она, и, ударивъ лошадь хлыстомъ, съ хохотомъ понеслась по полю….

Графъ нагнулся, далъ шпоры, и перескочивъ канаву, пустился въ карьеръ за ней.

Инна хотѣла послѣдовать его примѣру, но, обернувшись, увидала Русанова, объѣзжавшаго канаву съ опущенною головой!..

— Что это вы такою пѣночкой? сказала она, подъѣхавъ къ нему.

— Я думалъ объ васъ, встрепенулся онъ.

— Можно узнать эту думу?

— Я боюсь, что вы попадете подъ вліяніе Бронскаго.

— А что? Развѣ онъ брыкается?

— Вы не знаете что это за человѣкъ….

— Нѣтъ это вы не знаете! Развѣ не правду говорилъ онъ вчера? поправилась она.

— Правду!

Она поглядѣла на Русанова сбоку.

— Вы, стало-быть, сознаетесь? Все на что онъ нападалъ дурно?

— Стало-быть.

Она подняла брови.

— Да вѣдь это все одни слова, заговорилъ было Русанов…

— А чего жь вамъ еще? Неужели вы не видите, что пока возможны только слова, слова и слова! можно впрочемъ еще ждать….

— Чего-же?

— Пришествія того времени, когда первые будутъ послѣдними….

— Вы этому вѣрите?

— О, какой вы глупый! Не пеняйте, сами напросились на дружбу!

— А онъ, я вамъ доложу, бѣдовый! Онъ ужь не одну молодую голову вскружилъ, онъ на это мастеръ…..

— Да вѣдь тутъ есть цѣль!

— Какая жь цѣль? — Русановъ сорвалъ кленовый листъ, положилъ на ладонь и хлопнулъ. — Вотъ какъ дѣти забавляются: хлопнулъ одинъ, давай другой, это его тѣшитъ….

— И вы съ нимъ росли, учились, были пріятелями…. Какъ вы его славно поняли!

— Мы никогда не были задушевными пріятелями: развѣ вы не знаете, что поляки даже и въ университетѣ отдѣльнымъ кружкомъ. Онъ, правда, былъ общительнѣй, любилъ ходить ко мнѣ поспорить… Есть вещи, до которыхъ если дойдетъ, мы съ нимъ хоть на ножи… Что жь онъ по вашему?