Марфа-посадница

- Я своей жизнью довольна. С мужем прожила век в согласии. Муж был в городе не из последних - из первых! Детьми, слава Богу, не обижена: что Федя, что Митрий, нрава не робкого и собой хороши. И дочери под стать. От людей мне завсегда почет. А что колгота у нас опеть в Новом Городи, дак без того и жить скучливо станет!

Подруги стояли у стекольчатого окна вышней горницы, обведенного по краю свинцового переплета цветной мозаикой сине-голубых мелких узорчатых стекол. Широкая, осанистая Борецкая и все еще стройная, несмотря на годы, Онфимья Горошкова - выцвели брови, покраснели и как спеклись, покрылись морщинками щеки, но в строгом овале лица с прямым, греческого письма носом еще угадывались следы былой иконописной красоты.

Онфимья зашла по делу: общий обоз отправляли в Обонежье. У той и другой вдовы села были смежные по Водле, дак уряжались. И уж от дел, согласно выбранив Настасью за гордость и вечные недовольства, и до жизни дошли.

- В байну нонь походишь? - спросила, погодя, Онфимья.

Борецкая кивнула головой:

- Людей отпущу только!

Внизу, на дворе, грудились мужики и жонки, иные с детями.

- На Двину посылашь?

- На Двину.

- Многие нонь выжидают, опеть от Москвы угроза ратная!

- Волков боятьце, в лес не хаживать! С осени привезти, зимой замогут лес возить, кол колить, хоромы рубить. В весну уж и пахать и сеять начнут. А держать тута до снегов да кормы зря давать - с какого прибытку! Опеть зимой везти: детные детей познобят дорогой. А Двины постеречь князь Василь Василич послан с ратными!

- Заезжал?

- Как же, простились! Не первый год домами знаемся с ним.

- Мой-то Иван был давеча у твоего. Хватит ли сил-то?

- Должно хватить. А не хватит - Литвой заслонимсе.

Онфимья вздохнула. Перемолчали.

- Ну, прощай, Марфа. Хоробрая ты!

Подруги церемонно поклонились одна другой, потом расцеловались сердечно.

Проводив Горошкову, Борецкая вышла к мужикам, что переселяла за Волок. Осмотрела придирчиво каждого.

- Тебе поправитьце ле, Степанко?!

- Бог даст, государыня Марфа, отойду, выстану!

- Мотри! А то во двор нанимайсе, цего ни-то…

- Как будет милость твоя, а только уж… Мне ить одна дорога! Другояк - в холопы, да и то - кто возьмет?

- Земли хоцешь? Сиверко тамо! Детей не помори. Клюцнику накажу, корову дает. Только подымессе ле? Как ты, такой, косить будешь?

- Баба пособит.

- Баба-то тяжела у тя!

- Бог даст, скоро опростаетце, мы ведь привыцны, всего навидалисе! - Он мелко засмеялся, обнажая съеденные желтые зубы, затрясся, кашляя.

Баба, до того молчавшая, с бессмысленным выражением лица, полураскрыв рот, глядевшая на боярыню, тут вдруг ожила, засуетилась, шмыгнула носом и неловко, из-за вздернутого под саяном живота, повалилась на колени:

- Смилуйсе, государыня!

- Будет! Встань! Сказала уже. Слова не переменю. Куды хоцешь, молви?

- На Вагу… Любо на соль… - неуверенно, сам пугаясь своей просьбы, пробормотал Степанко.

- На соли не выдюжишь! - решительно отвергла Марфа. - Рыбу не заможешь ли ловить?

- Как будет твоей милости…

- На рыбу пошлю! На море. Кто у тя ищо? Дедушко? И он тамо сгодитце. А малец твой?

- Мой, мой, наш! - опять замельтешился Степанко, хватая малого за плечи и подталкивая вперед. Мальчонка - лобастый, курносый, тонкошеий («Эк, он всю семью приморил!» - поморщилась Борецкая) дернул головой, исподлобья недобро глядя на боярыню («Волчонок!»).

- Шапку, шапку сыми! - пугаясь, прикрикнул отец, сам стаскивая с того истрепанный малахай. Малец вырвался и вновь нахлобучил рванину себе на голову.

Марфа глядела, прихмурясь.

- К работе приуцаешь ле?

- Холопом не стану! - угрюмо, ломающимся звенящим голосом, ответил паренек. - На Волгу ушкуйничать уйду!

- В ушкуйники нынце не ходят. Московский князь пути не дает. Поздно ты родилсе, на век припоздал! - ответила Марфа с неожиданно для самой себя просквозившей добротой.

Малец сторожко, неуверенно улыбнулся, ямка сделалась на щеке. Чем-то напомнил маленького Дмитрия.

- Не-е-е… А дядя Федя бает!

- Кто ж луцше знат, дядя Федя твой али я?! - чуть возвысив голос, ответила Марфа. Повела бровью. - То-то! Рости. Отечь, смотри, из силов выходит, а ты - на Волгу… Оглупыш!

Марфа переглядела остальных, задержавшись глазами на одной молодой паре. Таких вот любила боле всего: мужик и ладный и умный, видать по лицу. Оглядела прищурясь, любуясь. Молодец! И жонка под стать.

- Плотничаешь ле?

- Я и кузнечное дело знаю!

(«Мастер!»)

- Детей нету?

- Ужо! Наше от нас не уйдет!

(«Такого хоть тут оставляй!»)

Мужиков увели. Марфа еще помедлила у крыльца, потом прошла калиткою в сад. Отсюда, с косогора, из-за вершин яблонь, был хорошо виден вымол, где кипела муравьиная работа поденщиков. Пересчитала корабли. Ключник подошел, стал сбоку, чуть позади. Полуобернувшись, Марфа увидела его хищное, с крючковатым носом, жесткое лицо. Укорила:

- Медленно грузят!

- Наймовать об эту пору некого… - ответил тот хмуро. Сам знал, что медленно.

- К Покрову нать управитьце со всем!

- К Покрову навряд…

- По сколь выходит у тебя за лодью?

Ключник назвал цену.

- Дружиной работают? Старшой есть ле?

- Как не быть!