Марфа-посадница

Сорок тысячей! Но это только говорилось так, на деле же собиралось три - пять тысяч человек, редко более. В трех тысячах новгородцы разбили семьдесят лет назад великокняжеские рати на Двине. В пяти тысячах ратных выходили в самые большие из ушкуйных походов на Волгу. А сорок тысяч - это чтобы явились все боярские дружины, вооружился конный городской полк, все житьи сели на коней, приведя с собою по полтора десятка конных ратников. Стало выясняться, что недостает боевых коней, что многие, не воевав всю жизнь, не имеют и доспеха, а купить кольчугу дело нешуточное - дешевле терем выстроить! В городе уже подымался шум. Ремесленников гнали силой. И все же сорока тысяч конной рати никак не набиралось.

От Пскова еще зимою потребовали всесть на конь вместе с Новгородом против великого князя согласно с договором. Псков, в коем сидели ставленные московские служилые князья, отвечал уклончиво, что-де они поглядят, когда будет прислана взметная грамота, а пока предлагали посредничать о мире. Посредничество было отвергнуто: «Великому князю челом бить не хотим, а вы бы есте с нами против великого князя на конь сели, по-нашему с вами миродокончанью», - и псковские послы не были пропущены в Москву.

Заключенных по суду новгородскими бирючами псковичей, за которых неоступно просило каждое псковское посольство, наконец выпустили, но условно, на поруки, задержав товар.

Требовалось вмешательство архиепископа, но тут нежданно заупрямился новоиспеченный владыка. Феофила всего трясло от разговоров тайных и явных, от посланий и грозных намеков. Набравшись духу, он объявил, что, как владыка, не может благословить войны с Москвой. Однако тут на него ополчились все софьяне, во главе с чашником Еремеем Сухощеком и стольником Родионом. Окружение владыки, увы, было еще прежнее: все сплошь сподвижники Ионы, неревляне, враги Москвы. И Феофил опять не выдержал согласного натиска, сдался, заюлил. Послал Луку Клементьева уже в разгар начавшегося похода об опасе (он упрямо, невзирая на ратную пору, хотел ехать на поставление) и тут же разрешил пересылку со Псковом и даже военные вразумления, буде они потребуются. По всем этим причинам новгородский посол, стольник владычень Родион прибыл во Псков после того, как очередное посольство Ивана вынудило псковское вече согласиться на выступление против «старшего брата».

Родион узнал об этом от встречных, когда они подъезжали ко Пскову и уже завидели грозные стены псковских твердынь - вознесенного над скалою, над рекой Великой, Крома и опоясывающего его большого Окольного города, из-за которых подымались многочисленные купола, вышки теремов, белокаменные верхи соборов и стаи звонниц, увешанных малыми и большими колоколами, четким сквозным узором рисующихся на прозрачном весеннем небе.

Псков, который сто лет спустя польский летописец, любуясь, сравнил с Парижем, в то время уже отстроил в полный размах свои неприступные стены, о которые век за веком разбивались волны немецких и литовских нашествий, уже вознес десятки своих стройных церквей и звонниц, уже сооружал каменные палаты, с каменным низом, отведенным под склады и лавки, и с деревянными верхними жилыми покоями - жить в каменных, с тяжелым сырым воздухом комнатах долго не любили на Руси. Псков полнился народом, шумел и славился торговлей, радушием и хлебосольством граждан, честностью купцов. Он уже давно перенял у Новгорода бремя обороны границ Руси от набегов немецкого Ливонского ордена. Под стенами его пригородов - Красного, Опочки, Воронача - бесславно сникали войска литовских князей. Бояре во Пскове не брезговали торговать, как купцы, а купцы и ремесленный люд не забыли, как держат оружие. Каждый год, а то и не по раз в год, приходилось браться за мечи. Во Пскове вечем решали даже вопросы веры, и грамота, положенная по вечевому приговору в ларь Святой Троицы, значила больше, чем воля архиепископа и решения посадничьего Совета.

Не все было так просто и ясно в делах псковских, как хотелось в Москве и как представляется оку позднейшего историка. За конечными решениями Пскова крылась немалая борьба, исход которой далеко не был предрешен волею великого князя Московского. И не случайно Иван так тревожился уклончивостью псковских послов, а Новгород и после обмена разметными грамотами не так уж напрасно надеялся на псковскую подмогу. Пятнадцать лет назад, в минувшей московской войне, псковская рать подошла-таки на помочь Новгороду.

У городских ворот стража заступила путь Родиону. Узнав, что едет посол от владыки, его нехотя пропустили. Псков шумел. Горожане, узнавая новгородцев, с любопытством, тревогою или насмешкой провожали глазами небольшой конный отряд. Да, они опоздали! Это было ясно уже здесь, на улицах.