Марфин дом

Секунду после этого в избе было тихо. Но неизвестным образом секунда эта растянулась в сознании Олега на долгие часы ужаса. Запал его вмиг угас, он механически огляделся. Сквозь крошечное окошко пробивался несмелый утренний свет, и все предметы, очертания которых появились в нем, стали открыто враждебными и ужасными в своей неподвижности. Белый силуэт печи, хромой грубый стол, лавки, веревки с бельем, какая-то утварь – все это обрело в глазах Олега жуткое угрожающее движение, как в кошмарном сне, получило невыносимую и страшную значимость, и на Олега навалилось тягостное ощущение, что разгадай он прямо сейчас, что же это такое – и все сразу станет на привычное место, расколдуется – ах, если б не этот страх! И еще многое мелькнуло – что все напрасно: и парашют, и Марфа, и отбитые ноги, и сам этот дом, и никакого партизанства, оказывается, не будет, а будет как раз то, что сказала Марфа: выложит и повиснет, а она… И ее он успел разглядеть и оценить в эту секунду. И убедиться, что хотя и нет у ее сердца комсомольского билета, а есть только пятеро детей, но все равно она не скажет немцам, где партизаны… А он скажет… Секунда прошла.

– Показалось Таньке со сна, – прошептала Марфа, и тут они оба услышали.

Лай звучал еще издалека – в утреннем лесу на километры разносятся звуки, но было ясно, что это действительно овчарки, и не одна, а полтора десятка, и идут они сюда. В панике Олег схватил Марфу за руку.

– Бежим!!! – ничего не соображая, выпалил он.

Марфа выдернула руку, глаза ее расширились, голос стал неузнаваем:

– Поздно. Не уйдем.

– Что?!! – взревел Олег, но тут вспомнил: – Ах, да, дети… – его колотило, как в приступе горячки, он никак не мог собраться с мыслями. – Да… да… дети… дети…

– Ни с дитями, ни без них не уйдем: там собаки, от дома враз вынюхают, – тем же страшным голосом отозвалась Марфа.

Несмотря на всю свою былую враждебность к ней, Олег уже привык видеть в Марфе несокрушимую опору, и вдруг опора эта вылетела у него из под ног, ибо Марфа с изменившимся лицом, опустив руки, стояла посреди избы. Дети на печи примолкли, и Олег почувствовал себя вопиюще одиноким и беспомощным. Но произошла странная вещь: как только он понял, что в один миг лишился защиты, так в нем откуда-то взялись силы. Он глубоко вздохнул и зажмурил глаза.

– Не терять головы… Главное – не терять головы… – прошептал он для бодрости и шагнул к Марфе. – Говори быстро, где тут твои партизаны. Или нет, лучше не говори – хватай детей: младших понесем, старшие сами пойдут… Да скорей ты!

У Марфы ожили только глаза – словно она что-то прикидывала. Прошла еще одна бесконечная секунда. Лай слышался ближе. Марфа заговорила, и слова ее звучали, как отрывистые команды:

– За болотом, восемь километров. С детьми не успеем, у болота догонят. И еще –будут знать, где партизаны. Всем нельзя – беги один. Завернешь за избу – иди все прямо. Увидишь болото – ищи глазами три валуна напротив. Сам стань у двойной березы, от нее цель на крайний камень справа. Пройдешь – там тропа. На том берегу опять все прямо – их дозор сам тебя отыщет. Все понял? Повторять некогда, иди сразу. Прощай. С Богом.

Даже в эти неправдоподобные минуты слова «с Богом» покоробили Олега, но размышлять над ними не было времени. Окрыленный, он метнулся было к двери, но вдруг застыл, ясно услышав громко сказанное кем-то слово «стой». Думая, что это Марфа, он обернулся, и взгляд его упал как раз на икону, блеснувшую из темноты. Нелепая мысль возникла у Олега – ему почудилось, будто голос шел от нее: Марфа оказалась совсем в другом месте. Эта мысль только мелькнула, зато на ее место пришла другая, совсем простая: «А Марфа?» – и Олег сам удивился, как он раньше этого не подумал.

– А ты? – вслух сказал он. – А дети? – и увидел, что Марфа плачет.

– Как Бог даст, – сдавленно ответила она, и все возмутилось в Олеге.

Он понял, что чуть не произошло – и волосы у него встали дыбом.

Мало того, что эта женщина спасла его. Она сейчас, только что, пожертвовала собой и своими пятерыми ребятишками ради него, который хамил ей всю ночь напролет и только что, вовсе не думая о судьбе ее и детей, как травимое животное, бросился бежать, кинув ее на произвол судьбы. Немцы сразу раскусят, что он был здесь: обученные собаки помчатся по следу вдогонку. И она с детьми примет страшную смерть за то, чтобы он мог дойти до партизан и жить дальше. Жить? Зная это – жить дальше?

– Марфа, я не пойду без вас, – быстро сказал Олег, и ему показалось, что подобное уже было… Да, точно, там, на аэродроме, когда так же неожиданно он выкрикнул: «Разрешите мне, товарищ старший лейтенант!».

Олег думал, что Марфа начнет его уговаривать, но она живо подошла к нему, глянула остро:

– Вот и ладно. Иначе жизнь свою… Проклял бы ты ее тогда…

Лай доносился уже с довольно близкого расстояния.

– Собаки, мамка, собаки, – пискнул кто-то с печи.

– Лежите тихо, – бросила Марфа через плечо.

– Что же нам теперь делать? – спросил Олег, удивившись мимолетно спокойствию своего голоса.