Маргарита

Немножечко опоздал, а когда сел к остальным, Учитель уже говорил про какое-то расставание, про близость чего-то, назначенного к Его из этого мира уходу.

Учитель многое знал наперед, и знал — само собой было ясно из слов, о скорых намерениях Пилата.

Тогда почему они сидят здесь, когда уже темнота упала на город, и можно по два-три человека спокойно его покинуть, уговорившись о месте для встречи?

Сейчас Иуда почувствовал, что не хочет ни в какую темницу.

Да он не хочет и скитаться в Египет — что делать там, и что делать потом?

И чем вообще все закончится через год или два?..

Он подумал, что неминуемо закончится тем же самым — настигнут где-нибудь и расправятся.

Еще одна мысль явилась — Учитель решил пожертвовать собой вместе с ними.

Зачем? Для чего?

А братья, как овцы, не имеют собственной воли и не желают противиться.

«Один из вас предаст сегодня меня», — сказал вдруг Учитель.

Сперва все удивленно затихли…

Заволновались, стали спрашивать каждый: «Не я ли?»

Иуда тоже спросил.

Учитель обмакнул хлеб в соль и подал ему.

Обида вспыхнула — намек был слишком прямой и понятный.

Обида смешала все в голове — события, время… город любимый его, который он должен покинуть и опять где-то, нищенствуя, скитаться.

И вслед за обидой загорелся протест, протест, говоривший, что он не зависит ни от кого и свободен.

Утро седьмого дня, бал Маргариты, разное

— Собирайся, милая, мы отправляемся во дворец Нарышкина, сегодня там бал. Потом убираемся отсюда к чертям.

— Позволь, — она показала на девушку, — а Зина?

— Не беспокойся обо мне, — поспешно произнесла та, — я умею работать. И профессор заплатил мне вперед.

— Возьми, Зина, — Гелла сняла с руки платиновый браслет с изумрудами, — продай, тебе на всё хватит.

— Нет!

Гелла силой взяла руку и нацепила браслет.

— Не спорь со мной, девочка.

— Никогда не продам, — прошептала та.

— И пожалуйста, не зарекайся. Поторопись, Маргарита.

— Это далеко?

— Да. Но мы доберемся быстро по воздуху.

— Что ты имеешь в виду?

— Вертолет, разумеется.

Маргарита увидела с воздуха прекрасный дворец и хлопнула в ладоши — красный, среди доживающей последние дни тихой осени с ее желтым и еще немного зеленоватым.

А когда они летели над такими лесами, Гелла сказала: «Ты многое увидишь в мире, но такой праздничной сначала, а потом тонко грустящей осени, не увидишь больше нигде».

Мраморная лестница с парковой стороны вела в бельэтаж, дверь им распахнулась сама, снова лестница — очень торжественная и широкая.

Зал наверху, и кажется, здесь их много… Маргарита от удивления дернула головой — из дальних дверей вывалился гигантский, невозможных размеров кот в красной лакейской ливрее.

— Где Мессир? — спросила Гелла, будто ничего не случилось.

— Их почивают, — недружелюбно ответил кот.

Но тут же голос низкого тембра откуда-то произнес:

— Не ври, я уже встал.

Гелла присмотрелась к коту:

— Что у тебя с ухом?

— Давеча серебряную ложку по рассеянности в карман положил.

Кот явно находился в посредственном настроении.

А теперь Маргарита увидела немолодого, высокого человека с сильной фигурой. Сила пряталась не в плечах, обычных по ширине, а во всем корпусе, сила уходила в руки с длинными пальцами, если такие за что-то возьмутся… она невольно пожалела кота.

— Хороша! А? Порода видна! Подойди ко мне, Маргарита. Мотов, подай!

Кот оказался рядом с ящичком в бархате красного цвета.

Мессир открыл крышку, и в его руках появился алмазный венец.

Еще через мгновение чудо-венец нежно прикоснулся к голове Маргариты.

Коту очень понравилось.

И так, будто это его прямая заслуга.

— А то всё говорят — Пушкин, Пушкин. Подумаешь, Пушкин, мы сами не пальцем деланные.

Мессир еще раз осмотрел гостью.

— Цвет бала — красный и белый. Платье — черное. И маникюр.