Маргиналы в социуме. Маргиналы как социум. Сибирь (1920–1930-е годы)

Впервые вопросы, касающиеся возникновения и истинного положения «лишенцев», динамики законодательства о «лишенцах» и последствий существования этого института, были подняты в 1991 г. петербургским исследователем А.И. Добкиным[7]. Он попытался также выявить отдельные социально-демографические характеристики облика «лишенцев». В работах Т.И. Славко, В.М. Кириллова, С.А. Красильникова лишение избирательных прав изучалось в контексте всей дискриминационно-репрессивной политики сталинского государства и рассматривалось как пролог к прямым массовым репрессиям[8]. Данные публикации, не претендуя на всестороннее освещение темы, способствовали углубленному пониманию места данной дискриминационной меры среди прочих.

Во второй половине 1990-х гг. было издано несколько работ, посвященных «лишенцам». Среди них – подготовленный уральскими исследователями сборник, в который вошли источники, позволяющие воссоздать социальный портрет уральского «лишенца»[9]. В сборнике материалов научной конференции «История репрессий на Урале» лишенным избирательных прав отведена специальная глава[10]. При этом каждая из категорий «лишенцев» (торговцы, «кулаки», священнослужители, бывшие государственные служащие) рассмотрена отдельно.

Особого внимания заслуживает вышедшая в 1999 г. работа, посвященная лишению избирательных прав в Москве в 1920– 1930-е гг.[11] Она характеризуется новизной подхода и наибольшей полнотой освещения проблем, касающихся лишения избирательных прав. В монографии обстоятельно анализируются нормативные акты и делопроизводственная документация московских органов власти, с помощью новейших методов анализа источников поставлены и решены задачи концептуального проектирования источнико-ориентированной базы данных с обоснованием и структурированием ее компонентов, методики проведения и определения репрезентативного объема выборки.

Последнее десятилетие характеризуется как расширением территориального поля проблематики «лишенцев» (работы смоленских, воронежских и других региональных историков)[12], так и появлением междисциплинарных работ, в которых рассматриваются в динамике облик, статусные характеристики и адаптационные практики «лишенцев» и шире – «бывших»[13].

В западной историографии проблемам, связанным с лишением избирательных прав, внимание уделялось эпизодически. Нельзя назвать исчерпывающим анализ советского избирательного законодательства и самих «лишенцев». Вместе с тем несомненной заслугой зарубежных специалистов является выработка новых подходов к рассматриваемой теме. Еще в 1980-е гг. Э. Кимерлинг, анализируя избирательное законодательство о выборах в Советской России в 1920-е – начале 1930-х гг. и практику применения его на местах, пришла к выводу, что лишение избирательных прав было частью социальной политики большевиков, инструментом «социальной инженерии», одним из методов форсированной модернизации советского общества[14]. В работах известного американского советолога Ш. Фицпатрик лишение избирательных прав рассматривается в широком контексте динамики социальной стратификации советского общества 1920–1930-х гг.[15]

Получив в 1990-е гг. возможность работать в российских архивах, западные исследователи расширили круг рассматриваемых вопросов и обогатили свои исследования конкретно-историческим материалом, примером чего служат публикации Г. Алексопулос и Ш. Фицпатрик. Работа Г. Алексопулос посвящена изучению жалоб и заявлений «лишенцев», присылавшихся во ВЦИК[16]. Ш. Фицпатрик затрагивает проблемы взаимоотношений полноправных граждан и лишенных избирательных прав, а также выживания и адаптации этих слоев в сталинском обществе[17].

Одну из самых необычных с точки зрения теории социальной структуры и вместе с тем одну из наименее изученных групп советского общества 1920-х гг. представляют частные предприниматели или, по общепринятой с того времени терминологии, нэпманы. Нетипичность и даже парадоксальность их положения состоит прежде всего в двойственности статуса. Представляя самую состоятельную категорию советского общества, нэпманы должны были бы стоять наверху социальной лестницы. Однако, являясь «лишенцами», т. е. лишенными гражданских прав, не могли принимать участия в выборах, состоять на государственной службе и служить в армии и должны были платить дополнительные налоги и т. д., нэпманы с достаточным на то основанием могут быть приравнены к маргинальным группам советского общества того времени. Необычным был сам тип социальной общности частных предпринимателей: нэпманы не составляли ни экономический класс, ни сословие, ни профессиональную корпорацию. Механизм формирования социальных связей между ними оказался весьма сложным. Человек считался нэпманом в трех случаях: если он владел определенной собственностью, если занимался определенными видами деятельности и если имел соответствующий законодательно определенный статус. Наличие тройной связи между членами группы, с одной стороны, осложняло процессы консолидации, с другой – обусловливало ее сплоченность.