Мари

— Видел ли кто-нибудь такого дурня? — и даже Мари улыбнулась.

Тут появился Питер Ретиф, одетый в высокие сапоги и грубую одежду наездника. Передав роер одному из своих сыновей, после долгого ощупывания одежды, он достал из кармана книгу, в которой на нужном месте была сделана закладка из пучка травы.

— Ну теперь, — сказал он, — все помолчите и проявите уважение, ибо помните, что сейчас я не просто человек, а священник, что совершенно другая вещь, чем комендант, и корнет и другие офицеры, хоть скатай их вместе в одну кучу… На основании закона я сейчас займусь тем, что обвенчаю этих молодых людей, и да поможет мне в этом Бог! И тому будут свидетели, чтобы не сказали потом, что они были неправильно или незаконно связаны узами брака, ибо я еще раз говорю, что все это делается правильно и будет совершено законно.

Он сделал паузу, чтобы перевести дыхание, и кто-то произнес в это время: «Слушайте! Слушайте!». Ретиф свирепо посмотрел на нарушителя тишины и продолжал:

— Юноша и молодая женщина, как ваши имена?

— Не задавайте глупых вопросов, комендант, — вмешалась неугомонная фру Принслоо, — ведь вы достаточно хорошо знаете их имена?

— Конечно, я знаю, тетушка, — ответил он, — но для этой цели я должен делать вид, что не знаю их. Может быть вы лучше знакомы с законом, чем я?.. Однако, стойте, где же отец Анри Марэ?

Кто-то вытолкнул Марэ вперед и он стоял там совсем тихо, уставившись в нас со странным выражением на лице, с ружьем в руке, так как он также был готов к выезду.

— Уберите это ружье, — сказал Ретиф, — оно может случайно выстрелить и произойдет несчастный случай.

Марэ подчинился этому требованию.

— Теперь, Анри Марэ, отдаете ли вы свою дочь замуж за этого мужчину?

— Нет, — мягко сказал Марэ.

— Очень хорошо, это как раз на вас похоже, но не имеет значения, ибо она совершеннолетняя и может самостоятельно выйти замуж. Может быть. Мари еще несовершеннолетняя, Анри Марэ? Да не стойте там, как лошадь, которую трясет, а скажите мне четко: совершеннолетняя ли она?

— Я полагаю, что да, — ответил Марэ тем же мягким голосом.

— Тогда заметьте все, люди, что эта женщина совершеннолетняя и выходит по собственной воле замуж за этого мужчину, не правда, моя дорогая?

— Да! — ответила Мари.

— Хорошо! А теперь — за дело, — и, открыв книгу, он поднял ее к свету и начал читать, вернее запинаться, путаясь в подробностях свадебной службы. Вскоре он завяз в ней, будучи подобно большинству буров того времени не ахти каким грамотеем, и воскликнул:

— Ну, кто-нибудь из вас, помогите мне с этими твердыми словами.

Поскольку никто не вызвался добровольно, Ретиф вручил эту книгу мне, потому что знал, что от Марэ помощи не дождется.

— Ты сын священника, Аллан, и ученый. Читай, пока мы не дойдем до важных мест, а я буду повторять эти слова за тобой, что как раз и будет соответствовать закону.

И я читал так, как одно небо знает, ибо ситуация была довольно трудная, читал, пока не дошел до решающих вопросов, тогда я вернул книгу обратно.

— О, — сказал Ретиф, — вот это уже совсем легко. Ну, что ж, Аллан, берешь ли ты эту женщину в жены? Отвечай и впиши свое имя, которое должно остаться на свободном месте в книге.

Я выполнил это и вопрос был повторен Мари, которая проделала то же.

— Что ж, тогда все в порядке, — сказал Ретиф, — потому что мне было бы трудно со всеми этими молитвами, которые я, не чувствуя себя вполне священником, может быть, и не сказал бы. О, а об этом я совсем забыл. Есть ли у тебя кольцо?

Я снял с пальца кольцо моей матери, — я думаю, что оно служило такой же цели и на свадьбе ее бабушки, — надел этот тоненький маленький золотой обруч на палец правой руки Мари…

Я еще ношу это кольцо и сейчас…

— Здесь нужно было бы новое, — пробормотала фру Принслоо.

— Помолчите, тетушка, — сказал Ретиф, — что, может быть здесь, в вельде, имеется где-нибудь ювелирная лавка? Кольцо и есть кольцо, даже если его сняли с лошадиных удил. Что ж, теперь, я думаю, уже совсем все. Нет-нет, подождите минуту, я намерен сказать вам свою собственную молитву, не из этой вот книги, которая так плохо напечатана, что я не могу ее читать… Становитесь на колени, вы, оба, остальные могут стоять, потому что трава сырая.

Сразу вспомнив о новом платье Мари, фру вытащила свой фартук из вместительного кармана и подсунула эту грязную тряпку под колени Мари. Затем Питер Ретиф, бросив на землю книгу, сжал кулаки и произнес простую, бесхитростную молитву, которая, как ни странно, до последнего слова запечатлелась в моей памяти. Рождаясь не на печатных страницах, а в его честном, верующем сердце, она была очень трогательная и торжественна…