Марьяна. Проданная в рабство

Время 19.30. Наконец-то я еду домой. На заднем сиденье спят мои девочки. Их головки начали склоняться, как только загудел мотор… Я думаю, не оставить ли их без ужина. Мой желудок свело от голода, и мне не терпится проглотить тарелку супа и рухнуть в кровать. Подумать только, со всей этой беготней, я не успела проведать мать в доме престарелых! Я не была у нее уже четыре дня, должно быть, она умирает с голоду. Там каждый за себя: медсестры ставят подносы с едой около кровати в 11.30 и убирают их час спустя. Те, кто слишком слаб для того, чтобы сесть, или не может принимать пищу самостоятельно, остаются ни с чем: если их еда лежит нетронутой, медсестры делают вывод, что они не голодны. Бедная моя мама… У меня сердце разрывается видеть ее такой тщедушной. Всякий раз, когда я навещаю ее, она с жадностью съедает пирожки, которые я приношу. Когда я ее спрашиваю, почему она не обедала, она отвечает, что продукты были слишком жесткими. Еще бы! Несколько недель назад я обнаружила, что у нее нет вставных зубов. По словам медсестер, она их «потеряла». Тайна, покрытая мраком… У моей матери действительно все симптомы болезни Альцгеймера. Именно по этой причине я год назад поместила ее в дом престарелых. Меня не бывает дома, а ее стало невозможно оставлять одну даже с сиделкой. Но все же потерять вставные зубы… В доме престарелых я складываю все вещи моей матери в шкафчик, который закрываю на ключ, а ключ беру с собой. До этого ее вещи без конца пропадали. Иногда я видела их на одной из соседок по палате. Мне приходится также следить, чтобы ее не забывали мыть раз в неделю. В последний мой приход на ее голове был толстый слой перхоти: это говорит о том, что волосы не мыли целых две недели. Я подозреваю, что именно медсестры коротко обрезали ей волосы в прошлом месяце. На мои вопросы они лишь пожимали плечами:

— Нет, это не мы. Ваша мать сделала это сама.

— Откуда у нее ножницы?

— Поди узнай…

В этом отвратительном месте никто ничего не знает. Когда я думаю об условиях жизни этих пожилых людей… Зловонный запах вызывает тошноту уже на первом этаже обветшалого здания. Первым делом, заходя в палату моей матери, которую она делит с четырьмя другими женщинами, более или менее старыми, я распыляю дезодорант во всех углах комнаты. Это позор — заставлять жить их в таких условиях. Как можно обращаться со стариками подобным образом в современном обществе? Когда я закончу работать с жертвами секс-трафика, сразу же займусь проблемой пожилых людей в Румынии…

Погруженная в свои мысли, я наконец приезжаю домой. Когда паркуюсь возле своей ограды, внезапно в свете фар вырисовывается чья-то фигура. Это Доина, одна из девочек приюта. Черт! Я о ней совершенно забыла! А ведь она предупредила, что заедет ко мне домой. Сегодня вечером она ожидает звонка из Англии, где через месяц будет свидетельствовать против своего сутенера. Поскольку Доина уже не единственный свидетель судебного процесса, ее попросили еще раз приехать в суд и подтвердить, что речь идет о том же обвиняемом: ей придется повторить судье то, что она говорила два года назад, когда давала свидетельские показания в первый раз. Разумеется, я буду ее сопровождать. Из лондонской полиции должны позвонить сегодня в девять вечера, чтобы обсудить последние детали. Доина очень скрытная, она не хочет, чтобы кто-нибудь в приюте знал об этом. Поэтому у меня ей будет спокойнее…

Сегодня все это совершенно некстати, но ее тревога настолько ощутима, что я мигом забываю о своих мелких проблемах. В гостиной Доина помогает мне накормить малышек, которые, вопреки ожиданию, вдруг оказались голодными. Доина с замкнутым выражением лица ест в полном молчании. Только мы успеваем уложить девочек спать, как звонит телефон. Это английский полицейский. Переводчик, находящийся рядом с ним, переводит его слова. Поэтому я оставляю Доину одну в кабинете на втором этаже. Через двадцать минут она спускается вниз, уже не такая напряженная, как вначале. Улыбаясь, садится на диван и закуривает сигарету. Я безумно устала, но чувствую, что ей нужно выговориться.

— Мне не терпится туда попасть.

— Я знаю. Остался всего месяц. А потом сможешь вздохнуть спокойно. Ты довольна?

— Да…

— Тебе страшно?

— Немного.

— Не волнуйся, я буду с тобой. Адвокат тебя подготовит, и все пройдет хорошо.