Марий и Сулла. Книга третья

«Радуйся, император! Волею бессмертных мятежники разбиты. Перпенна, покоривший Тринакрию, очистил ее и бежал. Популяры Гней Карбон и Квинт Валерий захвачены и казнены. Головы злодеев посылаю в Рим. Мамертинцы, населяющие Мессану, отказывались подчиниться моим приказаниям, ссылаясь на прежние римские законы, и я, вне себя от гнева, крикнул: «Перестанете ли вы читать законы нам, опоясанным мечами?»Теперь они подчинились. С жителями городов и деревень я обращаюсь мягко, и меня любят. Сегодня получил указ сената и твою эпистолу с приказанием отплыть в Африку против Домиция и уже сделал распоряжение снарядить корабли (военных у меня сто двадцать, а транспортных — с хлебом, оружием, метательными машинами — восемьсот), а легионам быть готовыми к выступлению на рассвете. Управление Сицилией поручаю моему зятю Меммию. Сейчас войска на отдыхе близ Гимеры. Когда получишь мою эпистолу, я буду уже плыть в Африку. А после завоевания ее не замедлю вернуться в оберегаемый богами Рим».

Отложив письмо, Сулла задумался: «Цицерон бежал в Грецию, а Гай Юлий Цезарь — в Вифинию. Упрямый выродок! Не захотел развестись с Корнелией, дочерью Цинны, и если б не влиятельные магистраты, Цецилия Метелла, Юлия и весталки, просившие за него, голова наглеца была б уже выставлена на ростре! Глупый мальчишка! Ему не миновать грязных лап старого развратного Никомеда!»

Презрительно засмеялся.

— Только негодяи не ценят моей власти, — громко сказал он и прошел в обширный таблинум, разделенный завесою на две части: первая, собственно таблинум, была обставлена в греко-римском духе: четырехугольные и круглые низенькие столы из слоновой кости и бронзы, каждый о трех ножках, похожих на лапы зверей с когтями и копытами, поблескивали в полумраке. Ложа, с мягкими перинами, устланными разноцветными покрывалами, и с подушками, испещренными искусно вышитыми цветами, стояли у стен. Здесь диктатор полулежа обычно писал, читал, завтракал, иногда обедал, занятый государственными делами. На серебряных треножниках сверкали керносы с винами, ритоны, формой напоминавшие согнутые рога разных животных. Ониксовые, агатовые и алебастровые чаши — подарок Митридата VI — стояли на отдельном столике, а над ними возвышались кратеры и урны, сделанные из белого и разноцветного мрамора, из порфира и травертина; пестрел орнамент в виде плодов и цветочных венков, масок силенов, кубков и музыкальных инструментов.

Сулла отдернул завесу и вошел во вторую часть таблинума.

С потолка спускались на блестящих цепочках фонари-рога, внутри которых помещались лампады, — фитиль, плавающий по маслу. Было светло. Вдоль стен на полках лежали свитки папирусов и пергаментов, глиняные черепки ассиро-вавилонян, римские навощенные дощечки. Это была знаменитая библиотека теосца Апелликонта.

Несколько скрибов, работавших полулежа, встали не торопясь и поклонились господину, а вольноотпущенник Эпикад подошел и поцеловал у него руку.

— Взгляни, на чем мы остановились, — сказал Сулла. — Пусть скрибы приготовятся записывать.

Эпикад проворно развернул свиток пергамента:

— Остановились мы, господин мой, на словах: «Сулла приказал извлечь труп Мария…»

— Пишите.

Диктатор шагал взад и вперед, и голос его гремел:«…извлечь труп Мария из могилы, привязать к хвосту лошади и волочь мерзкую падаль по площадям и улицам, избивая палками и розгами, а затем оплевать и бросить в реку. Так наказал Сулла, любимец богов, элодея, поднявшего руку на отечество…»

Вошел Хризогон.

— Чего тебе? — нахмурился диктатор.

— Эпистола от Помпея!

— Положи на стол в таблинуме. Сколько раз я приказывал не мешать! 

— Господин, гонец ждет ответа… Сулла побагровел.

— Вон! — крикнул он. — Пусть ждет! А ты…

Хризогон опрометью выбежал из библиотеки.

Помпей доносил, что Домиций побежден, война в Африке кончена и на днях легионы отплывут в Италию.

Прочитав эпистолу, Сулла задумался. Помпей оказал ему поддержку во время похода на Рим, был услужлив и предупредителен. Медлительный, важный, он торжественно выступал на улицах, любил обращать на себя внимание мужей, а особенно женщин. Сулла знал об этом и посмеивался:

— Молодость! Хвастовство! Тщеславие! И глупость! Конечно, он одарен военными способностями, он победил популяров в Сицилии и Домиция в Африке, но дать ему, молодому, триумф — это много. Пусть послужит, пусть пройдет ряд магистратур.

Он написал ему ласковое письмо, хвалил за подвиги, спрашивал, окончательно ли сломлен неприятель, но в триумфе отказал.

Прошло несколько недель.

Однажды утром, выехав по обыкновению на прогулку за город в сопровождении Лукулла, Хризогона, Каталины, Красса и нескольких молодых патрициев, Сулла остановил коня. По дороге навстречу им скакали всадники, вздымая клубы пыли. Уздечки лошадей, шлемы и оружие ярко сверкали на солнце.

Не доезжая нескольких шагов, верховые остановились, и Сулла узнал по высокому росту, круглому загорелому лицу и живым, блестящим глазам тучного, широкоплечего Помпея.

— Vivat imperator! — громко закричал Помпей, и его спутники радостно повторили приветствие.