Мария Антуанетта

При мысли о государственной махине у королевы опускались руки. Активное участие в возвращении Неккера надломило ее: она изо всех сил старалась отойти в тень, уйти в тихую частную жизнь: устраивала детские праздники для Мадам Руаяль и герцога Нормандского, без всякой надежды выслушивала врачей о состоянии здоровья дофина, тихо проводила вечера в гостиных подруг. Ферзен, уезжавший в Швецию, где он в составе армии Густава III несколько месяцев участвовал в войне с Финляндией, вернулся и снова разрывался между полком и Версалем. Какие отношения связывали их с королевой в это тяжелое время? Прежде всего дружеские: Ферзен поддерживал, утешал, советовал. Догадывался ли король о их отношениях? Питал ли какие-либо подозрения? Сказать сложно, ибо ни король, ни Ферзен никогда не выказывали неприязни друг к другу, а король и вовсе считал шведского графа приятным собеседником. Исполняя роль третьего, в Париже Ферзен превратил в любовный треугольник пару Сюлливан и Квентин Кроуфорд, в Версале — пару Мария Антуанетта и Людовик XVI. Но если Элеонора старательно скрывала от любовника свою связь с Ферзеном, Мария Антуанетта вроде бы сумела убедить Людовика, что ее отношения со шведским графом носят исключительно дружеский характер, такой же, как и с прочими кавалерами ее личного двора. Разумеется, частое появление Ферзена в Версале вряд ли радовало Людовика, но для него давно стало нормой ни в чем не препятствовать и не отказывать супруге (если только речь не шла о политике). Как отмечали современники, и в предгрозовые годы, и далее, когда революция обрушилась и на короля, и на «австриячку», супруги стали близки друг другу как никогда, близки прежде всего духовно, ибо после смерти маленькой Софи королева твердо решила более не иметь детей. Возможно, Мария Антуанетта в глубине души и разделяла всеобщее презрение к Людовику XVI, но это презрение могло проявиться только в политике, от которой она стремилась отойти как можно дальше. В повседневности же чувство семьи, пробудившееся в ней с особой силой вместе с острым чувством неведомой опасности, побуждало ее быть рядом с мужем. Иными словами, исполнять долг, внушенный ей матерью с детства: подчиняться супругу и разделять его судьбу.

«По провинциям уже собрано немало наказов избирателей, в которых содержатся самые невероятные и самые оскорбительные требования, направленные на подрыв королевской власти. Речь идет о том, чтобы армия приносила двойную присягу, ибо отныне армия должна повиноваться как королю, так и нации. Предложено определить монарху цивильный лист, дабы вывести из его подчинения суммы, предназначенные для государственных расходов; запретить королю принимать решения, касающиеся частных лиц; повелеть министрам отчитываться за время своей работы перед Генеральными штатами и создать постоянную посредническую комиссию, в задачу которой войдет надзор за правительством в промежутках между созывами Генеральных штатов. Пока невозможно предвидеть, доколе будет продолжаться подобный бред; но если судить по беспомощному состоянию монарха, слабости и страху его министров, по дерзости, с которой принцы крови возвышают свой голос против монарха, можно предположить возможность ниспровержения монархии, и это предположение весьма правдоподобно, ибо царящая повсюду безнаказанность приводит к тому, что в деревнях на подступах к столице народ позволяет себе бесчинствовать и разбойничать.

В столь критических обстоятельствах королева испытывает живейшую тревогу, но она старается скрыть ее, дабы внушить супругу немного твердости. К несчастью, усилия королевы не имеют успеха; ей не удается даже сохранить субординацию и единство внутри семьи, из-за отсутствия которых в семье происходят скандалы, льющие воду на мельницу всеобщей злой воли. Мне очень неприятно излагать вам, Ваше Величество, столь прискорбные подробности, которые, нисколько не преувеличенные, вряд ли дают подлинную картину того, как на самом деле обстоят дела», — с тяжелым сердцем писал Мерси императору незадолго до открытия Генеральных штатов.