Собрав последние силы, Мария Антуанетта без всякой помощи вышла из телеги и легко взбежала по лесенке на эшафот, потеряв по дороге туфельку цвета сливы, которая впоследствии займет место среди памятных музейных экспонатов. Говорят, что, пошатнувшись, она наступила на ногу палачу и последними ее словами были: «Сударь, простите, я не нарочно…» Когда все было кончено и палач поднял отсеченную голову королевы, чтобы показать ее народу, многотысячная толпа взревела: «Да здравствует республика!»
Погребение королевы на кладбище Мадлен, где уже покоилось тело ее супруга, обошлось казне в 21 ливр 35 су: 6 ливров — за гроб, 15 ливров 35 су — жалованье могильщику за октябрь. Земной путь королевы, «беспечной в счастье и величественной в несчастье», завершился. При жизни расходы королевы исчислялись числами со многими нулями, и ее возненавидели за то, что она «злостным образом растрачивала казну Франции». Хотя, как подсчитали английские историки, перед 530 миллионами, потраченными на американскую войну, бледнеют даже расходы на содержание двора. Ненависть народа к мотовству королей и их любовниц, к праздности и распутству вельмож вылилась на королеву, ибо она всегда была на виду — даже тогда, когда изо всех сил стремилась уйти в тень. Она была слишком яркой, ее поведение слишком отличалось от поведения ее предшественниц, чтобы не вызывать интерес у самых широких слоев общества. Сначала ее обожали, потом стали ненавидеть. Но никогда и никто не относился к ней равнодушно. Легкомысленная, эмоциональная, искренняя, избалованная, во многом наивная, она всегда вызывала неординарное к себе отношение. Неужели землетрясение, случившееся в день ее рождения на краю Европы, действительно явилось предвестием уготованных ей бед? Щедро наделенная чувствительностью и скупо — мудростью и рассудительностью, она жила сердцем, которое постоянно рвалось на волю, ибо с первых шагов ей постоянно приходилось исполнять чужую волю — матери, Мерси, Людовика XV, брата. Она навсегда распрощалась с австрийским домом, но не с властной матерью-императрицей, продолжавшей «воспитывать» дочь посредством своего вездесущего фактотума графа Мерси д'Аржанто. Ситуация по тем временам неординарная, ибо принцессы, выданные замуж в другие государства и оторванные от родных, начинали выстраивать свою жизнь исходя из интересов супруга или своих собственных. Наверное, поэтому она и стремилась создать свой круг, где не было ни интересов Австрии, ни охоты и кузницы, поглощавших все свободное время ее супруга. Супруга, на которого сильное влияние оказывали родные и консервативные придворные старшего поколения. Будучи несамостоятельными — по несчастливому стечению обстоятельств — даже в интимной жизни, Мария Антуанетта и Людовик, взойдя на трон, оказались не готовы к управлению сложной, громоздкой и изрядно обветшавшей государственной машиной. Устройство и работа этой машины были Людовику неинтересны, он предпочитал конкретные механизмы, а новые веяния, настроения, тенденции, все то, что прежде именовалось общественной надстройкой, его не интересовало. Порядочный, мирный, не жестокий, в спокойное застойное время Людовик был бы всенародно любимым королем, но судьба уготовила ему время перемен. Марии Антуанетте, напротив, было интересно все новое, но в силу воспитания и характера она срывала только его яркие верхушки, не вдаваясь в суть интеллектуальных перемен, происходивших в обществе. Когда же время перемен заявило о себе с оружием в руках, повернуть вспять оказалось невозможно. Она могла принять на себя груз решений, но воспитание в духе повиновения мужу не позволяло ей оспаривать его решения, какими бы они ни были. И она с достоинством несла тяжесть власти, той самой, от которой в свое время постоянно стремилась освободиться.