Мария Антуанетта

Мария Антуанетта очень хорошо чувствует за своей спиной эту недоброжелательную, враждебную людскую массу. Она знает о пасквилях, догадывается об их вдохновителях. Но её desinvoltura[97]

, её прирождённая и неисправимая гасбургская гордость толкает на мужественное пренебрежение опасностью, вместо того чтобы умно и осторожно встретить её. Презрительно смахивает она эти капли грязи с платья. "Мы живём в эпоху сатирической песенки, – пишет она на скорую руку своей матери, – такое сочиняют о всех особах при дворе, а французское легкомыслие не побоится задеть и короля. Что касается меня, то и мне тоже не было пощады". Вот и всё – весь её гнев, вся её неприязнь. Что ей до того, если на платье сядет пара навозных мух! В латах королевского достоинства она мнит себя неуязвимой, бумажные стрелы не могут причинить ей вреда. Но она забывает, что единственная капля такого сатанинского яда клеветы, попавшая в систему кровообращения общественного мнения, в состоянии вызвать лихорадку, которую потом не смогут вылечить даже самые мудрые врачи. Посмеиваясь, спокойно проходит Мария Антуанетта мимо опасности. Слова для неё всего лишь мякина на ветру. Лишь буря способна разбудить её.

УДАР МОЛНИИ В ТЕАТР РОКОКО

Первые недели августа 1785 года королева необычайно занята, но не потому, что политическая обстановка оказалась к этому времени особенно сложной или восстание в Нидерландах подвергло франко–австрийский альянс тяжёлым и опасным испытаниям. По–прежнему драма, разыгрываемая на мировых подмостках, представляется Марии Антуанетте менее значительной, нежели спектакли её маленького театра рококо в Трианоне. Готовится премьера – вот причина лихорадочного возбуждения королевы. Во дворцовом театре с нетерпением ждут постановки "Севильского цирюльника" – комедии господина Бомарше. И какой избранный состав исполнителей, как облагородят они роли простолюдинов! Граф д'Артуа собственной персоной будет играть Фигаро, Водрей – графа, а королева – весёлую девушку Розину.

Господин Бомарше? Не тот ли это хорошо известный полиции господин Карон, который десять лет назад якобы где–то раскопал, на самом же деле написал сам и доставил Марии Терезии некий гнусный памфлет "Avis important a la branche espagnole sur ses droits a la couronne de France"[98]

, в котором по всему свету раззвонил об импотенции Людовика XVI? Не тот ли это господин Карон, которого разозлённая императрица–мать назвала fripon[99], оборванцем, а Людовик XVI – шутом и mauvais sujet[100]? По императорскому указу, как наглый вымогатель, он был взят под стражу и получил хорошую порцию розог в тюрьме Сен–Лазар. Совершенно верно, тот самый. Когда дело касается развлечений, у Марии Антуанетты удивительно короткая память, и Кауниц в Вене не преувеличивает, говоря, что её сумасбродства только и делают, что "растут и хорошеют" (croitre et embellir). Ведь дело не только в том, что этот деятельный, гениальный авантюрист высмеял её самое и разозлил её мать, – с именем автора комедии связано необычайное посрамление королевского авторитета. История литературы, более того – мировая история свыше ста пятидесяти лет помнит о жестоком поражении, которое писатель нанес королю, а вот собственная жена короля уже через четыре года совершенно забыла об этом. В 1781 году цензура нюхом учуяла, что "Женитьба Фигаро", новая комедия этого писателя, попахивает порохом и что подстрекательства, рассыпанные по всей комедии, могут привести к тому, что старый режим взлетит на воздух. Кабинет министров единогласно запретил постановку комедии. Но Бомарше, всегда абсолютно спокойный, когда дело касается его славы или даже денег, ищет сотни путей, чтобы протащить свою пьесу, и наконец добивается того, что для последнего, окончательного решения судьбы комедии её читают самому королю. И хотя этот славный малый – тугодум, он всё же тотчас же распознает мятежную сущность чудесной комедии. "Этот человек смеётся надо всем, что следует почитать в государстве", – раздосадованный, говорит он. "Значит, пьесу действительно не поставят?" – разочарованно спрашивает королева; интересная премьера для неё важнее благополучия государства. "Нет, определённо, нет, отвечает Людовик XVI, – можете быть в этом уверены".